Грейс Грин - Летняя рапсодия [Сборник]

Взглянув на него, Джози улыбнулась, потом стала серьезной.

— Я всегда любовалась такими парами. У родителей моей лучшей подруги похожие отношения. Об этом можно только мечтать!

— А отношения ваших родителей другие?

Джози покачала головой.

— Они прекрасно ладят, но каждый живет своей жизнью. Видимо, их это устраивает, и они, по‑моему, счастливы, однако у них нет такой сердечной привязанности, как у Консуэлы с Мануэлем. А что было у ваших родителей?

Она сбоку глянула на Льюка, сидевшего рядом со скрещенными ногами.

— Они были неразлучны. — Он вытянул ноги и лег на спину, опершись на локти.

— Наверно, отец сильно переживал, когда мать умерла? — осторожно спросила Джози. — Это было внезапно?

— Автокатастрофа, — кивнул Льюк.

— Ужасно! Она была в машине одна?

— Нет, с ней был я, — Лицо его ушло в темноту, потому что порыв ветра на минуту пригнул пламя костра. Потом пламя взметнулось вверх, и она увидела жестко сложенные губы и морщинки у глаз, выдающие боль.

— О, Льюк… — Джози прикрыла рот руками, сердце ее перевернулось. — А что же случилось?

— Это было в субботу, после обеда. — Перед тем как начать говорить, он долго смотрел на огонь, стиснув челюсти. — Мы с ней ехали домой из города после соревнований. Отец остался на ранчо, потому что одна из кобылок повредила ногу и он ждал ветеринара. Мне не терпелось увидеть отца и рассказать ему про игру: мне удался двойной удар, и моя команда выиграла. И мама после игры повела меня есть мороженое, чтобы это отпраздновать.

Мама спокойно вела машину, как вдруг на шоссе выскочила собака; чтобы не сбить ее, она резко рванула в сторону. Дальше… в памяти осталось только то, как машина катится вниз, с насыпи. Вместе с нами. Я очнулся в больнице: сотрясение мозга, два сломанных ребра и сломанная рука.

Он замолчал. Вдали проухала сова.

— Но никакая боль не могла сравниться с той, которую принесла весть: мамы больше нет.

Джози сидела не двигаясь. Как ей хотелось унять душевную боль, которую выдал его голос. Не найдя лучшего способа, она протянула ему руку.

Он взял ее в свою, ее пальцы сразу согрелись и, словно став еще меньше в его ладони, как‑то ловко в ней поместились. Взглянув девушке в лицо, он был потрясен: в глазах ее стояли слезы.

Никто не оплакивал мои горести уже много, много лет, подумал он. Пожалуй, с тех пор, как это произошло.

Он вглядывался в лицо Джози, тронутый ее сочувствием настолько, что не мог говорить, но тяжелый холодный камень, навалившийся на его душу, дал трещину и полегчал. Льюк не задумывался о том, почему она приняла все так близко к сердцу, но уже сам этот факт стал затягивать старые, болезненные шрамы у него в сердце.

Теплые, нежные чувства, названия которым он не знал, зарождались у него в душе, сжимали горло, заставляли сердце стучать о ребра, как птица, бьющаяся в клетке.

Джози отвернулась и вытерла слезы. Она не хотела, чтобы Льюк их видел, а он не мог оторвать от нее взгляда, но видел только облако волос.

— Представляю, как тяжело вам было, — проговорила она наконец.

Льюк глядел на нее не отрываясь, не зная, как совладать с чувствами, пульсирующими в нем, не зная, что делать. Джози пробудила в его душе нечто такое, что дремало там долгие годы. Теперь это нечто пробудилось и расправляло крылья. Он стал рассказывать дальше.

— Отец тоже сильно страдал, после похорон он целую неделю не выходил из кабинета. Наконец Мануэль проник к нему и как‑то уговорил появиться на людях. — Рассказывая, Льюк глядел вдаль. — Если разобраться, отец так и не вышел из своего «заключения». Это проявлялось во многом. Со мной он общался только за столом, во время еды; я долго думал, что он винит меня в смерти мамы. Ведь и правда: если бы не мой бейсбол, мы бы не попали на ту дорогу, ну и…

— О Льюк, неужели вы до сих пор так думаете?

— Нет. Я даже не считаю, что отец меня в чем‑то винил, но после смерти мамы он ко мне охладел. Я без конца старался приблизиться к нему, жить его интересами или втянуть его в свои, но между нами стояла стена. Казалось, я для него сплошное разочарование, мне никогда не удастся сказать или сделать нечто такое, чтобы он меня заметил. Я просто видел, что ему со мной неинтересно, он не хочет знать, что я думаю или чувствую. А когда он наперекор мне решил строить эту гостиницу, это стало предметом наших споров. Я решил, что мне никогда не добиться его уважения. А значит, нечего и пробовать.

— Наверное, вы были совсем одиноки, — вставила Джози тихо, почти шепотом. — Вы потеряли не только мать, но и отца.

Как она догадалась? Интуитивно она попала в самую точку.

Льюк вдруг понял, почему он так легко раскрывается перед ней, почему всегда так откровенен. Она слушает не ушами, а сердцем, догадался он. Она не просто пытается понять, она сопереживает. Это редкий, особый дар — уметь так слушать.

Льюк сжал ее пальцы чуть крепче, наслаждаясь ощущением их в своей руке.

— Конечно, одинок. И я поклялся, что если во мне кто‑то будет нуждаться — друг или родственник, — я приду на помощь. — Льюк глубоко вздохнул и помолчал. — Но когда я был больше всего нужен отцу, меня рядом не оказалось. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает, а? — Глядя на огонь костра, он с укором покачал головой.

Джози сжала его ладонь.

— Вы это сделали не нарочно. И я уверена, отец тоже не отделялся от вас преднамеренно. Горе очень меняет людей.

Лунный свет тоже меняет людей, подумал Льюк. Что со мной происходит, что заставляет меня так распускать язык?

— Простите, я не хотел изливать на вас свои переживания, у вас же отпуск, в конце концов. Поговорим о чем‑нибудь более приятном.

— А вы и не изливаете. Я чувствую с вами какую‑то… — (Боже, что сказать: связь? Близость? Не годится. Сочувствую, тронута? Подумает, что я тронутая вообще.) — Льюк, я хочу вас узнать поближе, — пробормотала Джози.

Он взглянул на нее вспыхнувшими глазами; от его взгляда внутри у нее потеплело, словно от глотка черного кофе. Да, обаятельный. Судя по его горящим глазам, это слово не нужно было произносить вслух, он его уже прочитал и даже послал ей мысленно такое же слово в ответ.

Щеки Джози запылали; осознав, что он все еще держит ее руку в своей, она, перестав дышать, стала гладить его запястье своим пальцем.

— А я уже начал узнавать вас получше, — сказал он низким, хрипловатым голосом, наклонившись к ее лицу.

Пространство между ними наэлектризовалось. Теперь они сильнее чувствовали все происходящее вокруг: плеск реки, потрескивание костра, шелест листьев. Но вот Льюк поднес ее руку к своим губам, и окружающее отступило на задний план.

Он нежно прикасался губами к тыльной части ее руки, и от этого Джози как‑то размякла, сознание затуманилось, а сердце затрепетало, словно крылья птички колибри. Потом он не спеша перевернул ее руку и поцеловал там, где бьется пульс, потом прошелся губами по ладони. Джози прикоснулась кончиками пальцев к его лицу, почувствовав щетину, выросшую за день.