Патриция Хорст - О ком грустит Пьеро

— Здравствуй, дорогая! — Он вошел в палату, держа в руках букет ярких астр и пакет с фруктами. — Ты сегодня отлично выглядишь.

— Не преувеличивай, — печально ответила Мэри, но все-таки улыбнулась этому комплименту. — Как малыш?

— Целыми днями разъезжает на машине. — Дэвид опустился на стул рядом с кроватью. — Послушай, я все хотел спросить: как Тимоти удалось так быстро оформить документы?

— Ну, с его-то связями и деньгами… — Она вдруг приподнялась, опираясь на руку. — Ты хочешь довести дело до суда? Это будет непросто…

— Почему? — спросил он удивленно.

— Я… В общем, тогда Тимоти пообещал, что поможет мне устроиться на киностудию. — По бледным щекам Мэри побежали слезы, но она этого не замечала и продолжала виноватым тоном: — И еще он выписал чек на мое имя… Но за это я полностью отказалась от своих прав на ребенка.

— Я знаю об этом, — мягко сказал Дэвид.

— Но в документах указано, что мы разведены и что ты… — Она задохнулась в рыданиях и спрятала лицо в ладонях. — Ты тоже…

— Что — я? Договаривай! — Его охватило страшное предчувствие, и сердце бешено забилось в груди.

— Они взяли несколько писем с твоей подписью и подделали бумагу, в которой ты отказываешься от сына и обещаешь не предъявлять никаких претензий, — еле слышным шепотом закончила Мэри. — Прости меня…

Жалость к бывшей жене и гнев боролись в душе Дэвида. Он закусил губу до крови, чтобы удержаться от резких слов и упреков, от горестного крика. Ловушка захлопнулась. Теперь у него не оставалось никаких надежд, ни единого шанса вернуть Эрни. Судьи не примут во внимание то, что Мэри тогда находилась в бедственном положении, и у нее просто не было выбора. Можно не сомневаться, что Тимоти постарался сделать подпись достоверной.

— Прости меня. — Мэри сжимала в ладонях похолодевшие руки Дэвида. — Я знаю, это ужасно. Но я слишком поздно поняла, что натворила.

— Ничего… — сказал он охрипшим голосом. — Я пойду, хорошо? Мне надо побыть одному. А завтра я навещу тебя снова. И не плачь, не плачь, пожалуйста.

Выбежав из больницы, Дэвид, ничего не замечая вокруг, побрел по улице. Мир рухнул, рассыпался на мелкие кусочки, собрать и склеить которые невозможно. А солнце продолжало светить, и небо не упало на землю, и люди спешили куда-то, задевая его иногда плечами.

Дэвид зашел в какой-то бар и заказал порцию виски, а потом еще одну. Но алкоголь не помогал, не притуплял боли, и сердце билось ровно, словно ничего страшного не случилось. Удар за ударом, оно отмеряло мгновения жизни, гнало по венам горячую кровь. Дэвид выпил еще, но опьянение так и не наступило, как будто он перестал быть обычным человеком, а превратился в сложный и хорошо отлаженный механизм, неизвестно для чего предназначенный. В конце концов, бармен отказался наливать ему виски, и Дэвид отправился в отель. Закат уже догорел, мягкие влажные сумерки окутывали город, зажигались фонари на шумных улицах, в окнах домов вспыхивал свет. Там кого-то ждали, накрывали стол к ужину, нетерпеливо посматривали на входную дверь, прислушивались к шагам на лестнице.

Дэвид вдруг ощутил себя одиноким и потерянным, крохотным человечком, который никому на свете не нужен. Он остановился посреди тротуара, пораженный этим чувством. Никогда прежде, даже в самые тяжелые минуты жизни, он не испытывал ничего подобного.

Когда он добрался до отеля, было уже совсем темно. Подходя к двери, он услышал за спиной женский голос, окликавший его по имени, и резко обернулся. Из припаркованной под фонарем машины ему махала рукой Кэтрин. Он приблизился, еще не веря глазам, открыл дверцу и забрался на переднее сиденье.

Несколько минут оба молчали, не решаясь произнести хоть слово. Наконец Дэвид, у которого от волнения дрожали руки, спросил деланно равнодушным тоном:

— Откуда ты… вы узнали мой адрес?

— Не важно.

Кэтрин не собиралась признаваться, что обзванивала целый день отели, чтобы выяснить, где он остановился. Она ничего не могла с собой поделать: необходимость увидеться с Дэвидом была сильнее обиды. Она так боялась, что он уже уехал, вернулся в Канаду. Элис, понимавшая, что творится с подругой, прямо посоветовала ей забыть о гордости и поступать так, как велит сердце.

— И что привело вас сюда? — спросил Дэвид приглушенно, опасаясь, что срывающийся голос выдаст его эмоции.

— Мы разве снова на «вы»? Перестань, я соскучилась. И прости, что так холодно простилась с тобой тогда. — Кэтрин поправила выбившуюся из прически прядь. — Наверное, у тебя были причины для плохого настроения…

— Давай проедемся, — предложил он, чтобы как-то сменить тему разговора. — Я… В общем, забудь об этом.

— О чем? — удивленно спросила Кэтрин, включая зажигание и выезжая на шоссе.

Она прождала его в машине два с половиной часа, внимательно вглядываясь в лица прохожих. И совсем по-другому представляла их встречу. Дэвид держался так, словно между ними никогда ничего не было, словно он не ласкал ее, не покрывал поцелуями, не прижимал к себе. И это было странно. Кэтрин никак не могла понять, что заставляет его сдерживать эмоции, откуда это напускное безразличие.

— Я не должен был даже прикасаться к тебе…

— Но ты же не женат? — Вопрос Кэтрин прозвучал настороженно. — Ты говорил, что свободен.

— Я был женат, но уже давно разведен, — ответил Дэвид, глядя в окно.

— Тогда, может быть, ты любишь другую?

— Нет, при чем здесь это! — Предположение показалось ему смешным и ничтожным по сравнению с тем, как обстояли дела.

Кэтрин затормозила в тупике пустынной улицы. Фонари здесь не горели, и вокруг не было видно ни одного человека. В темноте едва различался какой-то сквер или парк. Она пыталась сосредоточиться и понять, что происходит.

— Тебе плохо со мной? — спросила Кэтрин. — Или тебя смущает то, что я богаче?

Дэвид покачал головой: к чему требовать от него откровенности, если он все равно не скажет правды? А лгать, выдумывать несуществующие причины, изворачиваться ему не хотелось.

— Давай закроем эту тему, хорошо? — На мгновение он замолчал, собираясь с силами, и продолжил. — Просто поверь мне на слово: у нас с тобой ничего не получится.

Он отвернулся, ожидая возражений или упреков, но ответом была тишина. И тоненький всхлип.

— Не плачь! — От его решимости быть холодным и небрежным не осталось и следа. — Я не стою твоих слез! Кэтрин, милая, пожалуйста, не мучай меня…

Она припала к его груди, пряча лицо, и обхватила руками за шею. Дэвид замер, боясь пошевелиться. Нежность, горькая, как сок грейпфрута, затопила его израненное сердце. Одного движения сейчас хватило бы, чтобы вновь вспыхнуло пламя страсти.

— Нет, нет… — шептала Кэтрин, обнимая его еще крепче. — Ты первый человек, с которым мне так хорошо и спокойно. Ты не можешь уйти… Я так устала от одиночества!