Патриция Хорст - Узор на снегу

— Вы считаете, что я оказываю на нее дурное влияние? Как женщина с отсутствием хорошего вкуса или с недостатком здравого смысла?

— И того, и другого! Она нацепила жемчуга, от нее разит духами. Я уж не говорю о ногах, подламывающихся на высоких каблуках. А что вы сделали с ее волосами?

— Вы имеете в виду — кроме того, что рачесала их?

Он с такой силой хлопнул ладонью по стойке, что стоявшие на ней бокалы зазвенели, словно отдаленные колокольчики.

— Прекратите! Вы знаете, о чем я говорю.

— Я немного завила их, а затем подобрала вверх и заколола, чтобы открыть красивую шею Стеф.

— Мне не нравится, когда моя дочь выставляет на всеобщее обозрение свою шею — да и любую другую часть тела, если уж на то пошло! А особенно мне не нравится то, что вы учите ее вещам, о которых ей лучше бы не знать.

Глотнув еще воды, чтобы смочить пересохшие губы, Лилиан уселась на стоявший поблизости табурет и скрестила ноги, так что разрез сбоку ее юбки разошелся, слегка приоткрыв обтянутое шелком бедро.

— О каких вещах вы говорите, Тимоти? — спросила она, легонько покачивая ногой. — Ей лучше не знать о том, что следует наслаждаться юностью? О том, что она должна испытывать гордость, чувствуя себя самой лучшей? Вы бы предпочли, чтобы она сидела взаперти, несчастная и одинокая?

— Она не несчастна.

— Только сегодня днем вы утверждали обратное. Но я уже начинаю думать, что вы недостаточно знаете свою дочь, чтобы понять ее настоящие чувства и желания.

— А вы, я полагаю, понимаете?

— Об этом нетрудно догадаться.

— О, у вас, видимо, есть диплом подросткового психолога?

— Нет.

Он язвительно рассмеялся.

— В таком случае вы не обидитесь, если я пренебрегу вашим мнением.

— Не нужно быть психологом, чтобы понять Стефани, друг мой. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ней очень похожи: обе женщины, обе нуждаемся в том, чтобы чувствовать себя живыми и нужными другим… и обе этого заслуживаем.

— И снова я должен возразить вам. Она ребенок, а вы…

Его взгляд, словно притягиваемый магнитом, скользнул по Лилиан, остановившись на лице, а затем на приоткрывшейся коленке. Она продолжала легкомысленно покачивать ногой, хотя внутренний голос побуждал ее удрать подальше и спрятаться.

Тим сглотнул, и, когда заговорил снова, его голос, как лезвие, долго пролежавшее под дождем, утратил стальную твердость и, словно покрывшись ржавчиной, хрипло вырывался из груди.

— Вы… ошибаетесь, если думаете, что она не важна для меня. Я готов отдать за нее жизнь.

— Ну конечно, потому что вы любите ее. Но для ребенка родительская любовь… — Она потрясла рукой в воздухе, подбирая слова, которые будут иметь вес для человека, возвышающегося перед ней и так волнующего ее. — Это нечто обязательное. А ей нужны тепло и внимание других, чтобы ощущать себя полноценной, чтобы чувствовать радость жизни. Нам всем это нужно, Тимоти. В противном случае мы завянем, как цветы без воды. Мы внутренне очерствеем, если будем захлопываться как раковина при любом прикосновении.

В результате она сказала совсем не то. Цветы, раковины — что могли они значить в его ледяном мире?

Он явно ничего не понял. Преодолев мгновенную слабость, Тимоти уже нацепил на лицо маску бесстрастия и с подчеркнутой терпеливостью ждал, когда же она скажет что-то стоящее его внимания.

— Ну что ж, — с сожалением проговорила Лилиан, соскальзывая с табурета и оправляя юбку, — я вижу, вы остались безучастны к моим стараниям привить вам более широкие взгляды, поэтому поищу общества тех, кто не находит меня столь утомительной. Судя по божественным запахам, еда, которую приготовил ваш шеф-повар, выше всяких похвал, и мне не терпится ее отведать. Приятного аппетита, Тимоти!

Нелегко было удалиться с достоинством, когда все инстинкты побуждали Лилиан бежать не оглядываясь, словно до смерти напуганная мышь. Однако ей это удалось, правда, ценой огромных усилий.

Тим не хотел смотреть ей вслед, но ничего не мог с собой поделать. Она шла так же, как каталась на лыжах, — с врожденной грацией. Помимо воли он любовался ее королевской осанкой, безупречной элегантностью, осознавая, что без всяких на то оснований обвинил Лилиан в отсутствии вкуса. Все в этой женщине — от кончиков пальцев до макушки великолепно причесанной головы — было стильным и первоклассным.

И все же… Тим в раздражении потер подбородок, не в силах смириться с тем, что длинноногая незнакомка с ниткой жемчуга в волосах и помадой на губах, прошествовавшая по общей гостиной, — его Стеф. Ну ладно, допустим, помада была бледно-розовой и едва заметной, а румянец на щеках, возможно, естественный. Допустим также, что все девчонки ее возраста балуются косметикой, — но жемчуг. Это выше его понимания.

С другой стороны, может быть, в словах Лилиан было больше правды, чем ему хотелось признать, потому что Тим не помнил, когда в последний раз видел Стефани такой счастливой. Если уж быть справедливым то, она буквально осветила собой комнату. Но…но быстро потухала, когда увидела его нахмуренное лицо.

Он допил оставшееся в бокале и поморщился. Лед давно растаял, сделав виски похожим на жидкость для полоскания рта. Учитывая предстоящий торжественный, вечер, он мог бы выпить и чего-нибудь покрепче. Но все с самого начала шло сегодня наперекосяк, и не стоило усугублять это алкоголем.

Ради Стеф он пригласил Лилиан за их стол — опрометчивое решение, ведь эта женщина способна вывести его из себя в мгновение ока. Возможно, это взаимно, и она догадается подыскать себе какое-нибудь другое место.

Хрупкая надежда рухнула, едва он вошел в столовую. Лилиан сидела слева от Виктора, но если бы он придвинулся чуть ближе, то оказался бы на ее коленях. А Стеф, выглядевшая обескураживающе повзрослевшей, разделяла Виктора и Рили.

Тим отодвинул стул с противоположной стороны стола и кивнул всей компании.

— Простите, если заставил вас ждать.

Виктор был целиком поглощен Лилиан. Блеск в его глазах и то, как он, что-то шепча, едва не касался губами ее уха, свидетельствовало, что он наполовину пьян.

— Все в порядке. Мы здесь не скучали.

— Не сомневаюсь, — резко сказал Тим и тут же напомнил себе, что Виктор — его брат. Их родители жили в Сан-Франциско, а старшая сестра с мужем-дипломатом — в Пекине, поэтому разбрасываться родственниками не приходилось и нужно было сохранять видимость лояльности.

Отвернувшись, он принялся разглядывать хорошо одетых людей, которые собрались в Пайн Лодж, чтобы встретить Рождество. Все столики были заняты, за исключением одного, предназначенного для семьи, которая должна прибыть завтра утром. В столовой стоял ровный гул оживленной беседы. Сочетание изысканных блюд, и идеального обслуживания, запах свежесрубленных хвойных веток, мерцание огоньков порождали атмосферу праздничного благодушия.