Мэрил Хенкс - Не могу забыть

— Что она сказала, когда ты собралась в Штаты?

— Она этого так и не узнала. Прошлой зимой она умерла. Иначе я ни за что не оставила бы ее… Смерть бабушки была одной из причин,'заставивших меня принять предложение провести год в Филадельфии. Срок арендного договора на дом кончился, и в Англии меня ничто не держало…

Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. А вокруг звучали музыка, смех и звонкие детские голоса.

Затем, покончив с неприхотливой едой, они вытерли пальцы, бросили бумажные салфетки в ближайшее мусорное ведро и пошли дальше.

Брет дружески взял ее под руку и спросил:

— Ну, с чего начнем?

Мона, рядом с ним чувствовавшая себя счастливой, беспечно ответила:

— Не имею ни малейшего понятия. Решай сам.

— В таком случае как следует повеселимся на аттракционах.

Словно пытаясь возместить Моне безрадостное детство, Брет не пропустил ни одного аттракциона, и за остаток дня она испытала больше удовольствий, чем за всю предыдущую жизнь.

Когда раскрасневшаяся Мона благодарила его, Брет со странной нежностью сказал:

— Любимая, как легко тебя порадовать… Вспотевшие, усталые, покрытые пылью, но безгранично счастливые, они шли к остановке. Проходя мимо лотка торговца ювелирными изделиями, Мона остановилась. Ее внимание привлекло узкое серебряное колечко необычной формы.

— Увидела свою мечту? — спросил Брет, потянувшись за бумажником.

Ах, если бы речь шла о кольце, чуть не сказала она. Ах, если бы… Она слегка покраснела, покачала головой и отошла от лотка.

— Как ты относишься к сувенирам? — Хотя Брет не наблюдал за ней, но безошибочно взял колечко, на которое она только что смотрела. — Примерь-ка.

Когда Мона замешкалась, он взял ее левую руку и надел колечко на безымянный палец.

— В самый раз.

Посмотрев на продавца, Брет спросил:

— Сколько?

Торговец передвинул жвачку из одного угла рта в другой, смерил покупателя оценивающим взглядом, решил, что запрашивать лишнего не стоит, и процедил:

— Двадцать долларов.

Брет кивнул, и две помятые бумажки сменили владельца.

Когда они пошли дальше, Брет обнял Мону за талию и вполголоса сказал:

— Наверное, не стоит носить его слишком долго. Палец может позеленеть.

Мона подняла руку, полюбовалась колечком и сказала:

— Ничего, рискну.

Брет слегка привлек ее к себе.

— В один прекрасный день — надеюсь, не слишком далекий — я куплю тебе что-нибудь подороже. У Тиффани.

Мону переполняли радость и чувство благодарности. Брет любил ее и хотел жениться на ней.

Никакие будущие подарки не могли быть дороже простого серебряного колечка и счастья, которое она испытала в тот день…

Было почти одиннадцать, когда они добрались до дому и начали подниматься по лестнице. Чувствуя, что Брет проводит ее до дверей и уйдет, Мона быстро спросила:

— Ты не зайдешь выпить кофе? — Она не хотела, чтобы этот волшебный день кончался.

Он посмотрел в ее умоляющие глаза и согласился.

— Но только на минутку. Мне придется рано встать, чтобы наверстать сегодняшний день.

Мона засыпала в кружки растворимый кофе и залила порошок кипятком. Они сели на застеленную ярким стеганым одеялом кушетку, которая служила Моне кроватью.

Когда кружки опустели, Брет поднялся и она проводила его до дверей.

Вплоть до сегодняшнего дня он ~ видимо, намеренно — вел себя очень сдержанно, ограничиваясь пожатием руки, братским объятием и поцелуем в щеку.

Но сейчас, когда он непринужденно наклонил темноволосую голову, Мона подставила ему губы. Последовала крошечная заминка, после которой Брет дал себе волю.

Это легкое прикосновение стало горящей спичкой, поднесенной к пороховому заряду.

Мона инстинктивно раздвинула губы, уступая легкому нажиму. Брет негромко застонал, крепко обнял ее, и их поцелуй стал еще более страстным.

Мона, у которой закружилась голова, прильнула к нему. Руки Брета погладили ее стройную талию, выпуклые бедра и ягодицы, а затем поднялись выше, к упругой груди.

Когда искусные мужские пальцы начали ласкать ее сосок, Мона затрепетала от наслаждения и неистового желания, о существовании которого до сих пор не подозревала.

Когда Брет с внезапной решимостью начал расстегивать пуговицы ее платья и переднюю застежку лифчика, Мона готова была помочь ему, но у нее слишком дрожали руки.

Раздвинув полы платья, он прижался лицом к ее груди и по очереди обхватил губами соски.

Ощущение было таким сильным, что Мона чуть не потеряла сознания. Тем временем он встал на колени, спустил с нее нарядные трусики, провел губами по плоскому животу и добрался до лобка, поросшего шелковистыми темными волосами.

Острое чувственное наслаждение заставило ее негромко вскрикнуть.

Брет поднялся на ноги и хрипло сказал:

— Все хорошо, любимая. Все хорошо.

Внезапно испугавшись, что он хочет уйти и оставить ее одну, Мона обвила руками шею Брета и прижалась к нему.

Долю секунды он колебался, а затем, к великому облегчению Моны, снова поцеловал ее. Спустя мгновение он нагнулся, легко взял ее на руки, отнес на кушетку и положил на одеяло.

Сердце Моны стучало, во рту пересохло. Она во все глаза следила, как Брет снимал с себя одежду, а затем раскрыла ему свои объятия.

Первый опыт физической любви оказался чудесным. Несмотря на одолевавшее Брета желание, он оказался терпеливым, искусным и щедрым любовником.

Голова Брета лежала на ее груди. Мона гладила его волнистые волосы, полная любви, нежности и счастья. Не выдержав столь сильных чувств, она дала волю слезам.

Мону переполнял экстаз; ей и в голову не приходило, что Брет может испытывать другие чувства.

Поэтому она несказанно удивилась, когда он поднял голову и прерывисто прошептал:

— Прости. Поверь, я не думал, что так случится… — Потом он резко спросил: — Я сделал тебе больно?

— Нет, конечно нет.

— Тогда почему ты плачешь?

— От счастья. Пожалуйста, скажи, что ты тоже счастлив. Я не вынесу, если разочаровала тебя.

— Конечно, я счастлив. — Он поднес ее руку к губам, поцеловал в ладонь, а потом мрачно сказал: — Будем надеяться, что так оно и останется.

Но Мона, все еще находившаяся в состоянии эйфории, не могла понять, почему они не могут быть счастливы до конца жизни.

Он сел на край кушетки, опустил голову и погрузился в свои мысли.

Мона любовалась его великолепным мужественным торсом. Заметив, что у Брета напряглась шея, она спросила:

— Что-то не так?

— Я набитый дурак. — Брет обернулся к ней и с неожиданной силой сказал: — Ты была девушкой…

— Верно. — На ее лице мелькнула нежная и слегка насмешливая улыбка. — Но это не преступление. Да я и не собиралась вечно хранить девственность.