Маргарет Уэй - Возвращение в Бэлль-Эмбер

— Подожди, я не успеваю за тобой!.. проносится птичья стая…

Пип и не думал закрывать глаза, а неистово строчил.

— Это твое сочинение, — заметил Рикки осуждающе.

— Ну вот, я рад, что ты появился, — ответил Пип. — Мне теперь остался только один параграф о вымирании… перемене?

Он вопросительно посмотрел на сестру. Кэрин улыбнулась и произнесла по буквам:

— О вымирании окружающей среды.

Лицо Рикки исказилось страданием.

— Не говорите мне о вымирании, тем более, окружающей среды.

Он сидел и неуловимыми движениями карандаша набрасывал на бумаге несущихся, ныряющих, гнездящихся птиц.

— Э, да ты способный! — восхищенно произнес Пип.

— Я способный! — согласился Рикки.

— А ты не считаешь?..

— Что такое?

Рикки бросил на него пронзительный взгляд.

— Ты не думаешь, что мог бы оформить мою работу изображениями птичьего мира? Вот как здесь! — Пип ничуть не растерялся. — Я бы всем говорил, что рисовал не я, а ты!

— В этом вряд ли будет необходимость, — холодно заметил Рикки. — Мои рисунки очень отличаются от всех остальных!

— Я тоже умею рисовать! — сообщил Пип огорченно.

— Ну, давай! — Рикки вручил ему карандаш. — Посмотрим!

Пип склонил голову, сосредоточившись, высунул язык и начал работать, да так быстро, что Рикки удивился.

— Похвальное усердие. Вот что, дай-ка я покажу тебе, как рисовать клюв, — твой весь горит ярким пламенем! Как, ты думаешь, попугай продирается сквозь густые заросли? С помощью клюва, разумеется. Обрати внимание, клюв очень важен! — Пип придвинулся поближе. — Ну, ну, только не забирайся на меня, — предупредил Рикки. — Я не выношу, когда кто-то дышит мне в затылок! Это действует мне на нервы. Сядь, ну вот, хороший мальчик!

Кэрин не вмешивалась и предоставила обоим удовольствие заняться интересным делом. По своему темпераменту Рикки не удавалось спокойно и сдержанно передавать знания, но Пип в свои десять лет уже хорошо чувствовал, что такое артистический темперамент, его привлекательные и отталкивающие стороны. Его шелковистая темная головка держалась на почтительном расстоянии от головы своего ментора. Неожиданно подняв глаза и встретив взгляд сестры, Пип энергично подмигнул ей. Кэрин улыбнулась: под каким бы впечатлением ни находился Пип, в нем не было ни капли благоговения! Кэрин почувствовала, что гордится им.

— Кстати, Пип, — с улыбкой сказала она, — мы собираемся сегодня на прогулку на машине. Будь хорошим мальчиком!

Рикки сердито взглянул на нее и проворчал:

— Ты уже удираешь?

Она помахала им рукой.

— Пока!

С наступлением каникул в студии Рикки появился еще один частый посетитель — Пип. Рикки, с необычным для себя великодушием и под значительным давлением со стороны Кэрин, согласился позволить Пипу спокойно сидеть за чертежной доской и заниматься тем, чем он хочет, пока Кэрин позировала Рикки. В этих случаях в студии воцарялась редкая тишина. Для Кэрин это было идеальным решением проблемы, потому что тогда ее маленький, энергичный братик находился у нее под носом. Портрет, мало-помалу, продвигался, подходя к своему завершению. Одной только Кэрин было дозволено взглянуть на него. Ее мнением не поинтересовались, а она подумала про себя, что не может быть такой красивой! Бесчисленное количество раз она смотрела на свое лицо, и все же Рикки увидел ее совершенно другой. Ее глаза, конечно, не были такими удивительными, изгиб бровей таким экзотическим, сочетающимся с великолепной линией рта. Освещенное полотно излучало ясный свет, и Кэрин поняла, что Рикки — многообещающий художник. Он, без всяких затруднений, выбрал ей для позирования платье из шифона цвета осенних листьев. Казалось, до него, нарисованного на портрете, можно дотянуться и потрогать мягкую, легкую ткань.

На портрете она сидела в позолоченном кресле, в три четверти роста, в великолепно динамичной позе.

Обе ее руки застыли, как бы в моментально остановленном жесте, голова на длинной шее возвышалась над кремовыми очертаниями ее плеч. Это была трудная поза, приостановленного движения, но Рикки хотел изобразить ее такой, и ему это удалось!

Для него не имело значения, насколько это все утомляло Кэрин, а та, в свою очередь, считала для себя честью позировать восходящему светилу живописи и испытывала соответствующие чувства. Рикки же не находил в своем произведении ничего из ряда вон выходящего!

Теперь, когда у нее прибавилось работы, Кэрин обнаружила, что у нее очень мало свободного времени. Работа с дядей Марком занимала все ее время, и она, все более и более, проникалась очарованием этого человека, его преданностью семье и работе над сагой о священном растении — виноградной лозе, обладающей большей историей, чем история человечества. В своем стремлении приобрести хотя бы часть знаний дяди Марка, она часто засыпала над историей вакханалий в Греции, эффектном шествии виноградной лозы по Европе и ее финальном победном слове в ее собственной стране. Довольный и изумленный ее энтузиазмом, Марк Эмбер подарил ей прекрасную голубую амфору из Неаполя, украшенную амурами, резвящимися в винограднике. Кэрин она понравилась, но, зная ее ценность, она просто не представляла, куда поставить амфору, чтобы не разбить невзначай. Наконец, она придумала: купила маленький золоченый кронштейн и повесила амфору над своей кроватью. Теперь часто, лежа в постели, она любовалась ею и не беспокоилась, что она может разбиться!

Дни текли, как песок, неумолимо приближалось Рождество, принося с собой то, чем везде и всех завораживает Рождество. В это время года Гай был занят до предела и часто останавливался на ночь в своей городской квартире. Открытки, посылки и подарки шли потоком от друзей и деловых партнеров со всего мира. Даже дядя Марк был вынужден приостановить свою работу до тех пор, пока новый год не вступит в свои права.

Селия и Лайана порхали в город и обратно. Их присутствие было необходимо на бесконечных торжественных приемах и балах, и они бывали почти всюду. Мать, прекрасная, как ангел Боттичелли, и дочь, более равнодушная к этой суете, — обе держали посыльных, доставляющих огромные коробки, которые прибывали из всех стран. Рождество было уже на носу, но только Кэрин и Пип помогали тете Патриции украшать елку. Тетя Патриция также получила множество приглашений, но всегда находила предлог отказаться. Она разительно отличалась от своей шикарной, фривольной золовки.

Елка доходила до потолка гостиной, сверкающая и великолепная, увешанная хрупкими цветными игрушками, звенящими при малейшем движении воздуха. Украшая ее, они все пели рождественские гимны и забавные старинные песенки. Временами Кэрин подбегала к роялю и брала несколько сильных аккордов. Звучали смех и шутки, но когда утомленный Пип уселся рядом с тетей Патрицией на диване и удобно устроил свою темную головку на ее плече, та разразилась слезами.