Патриция Уилсон - Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).

– Нет! Эти материалы займут целиком всю первую полосу!

– В самом деле? – протянул он с видом человека, успокаивающего капризного ребенка. – У вас, наверное, уже и заголовок есть?

– «Грабеж средь бела дня»! – Вскинув подбородок, Кэсси гордо вышла из кабинета, едва не хлопнув дверью. Ей было наплевать, закончил он разговор или нет.

– Чего он хотел? – спросил Клод Экленд, с интересом гладя на пунцовую от гнева Кэсси.

– Мне бы не хотелось говорить.

– У‑у‑у! Какой гадкий! – Он тихонько присвистнул, чем вконец вывел Кэсси из себя, но, решив не обращать на него внимания, она быстро прошагала через весь офис к своему столу и с минуту сидела у компьютера, чтобы успокоиться, а уж потом насесть на Гая по поводу нового материала.

В театр она снова пошла на той же неделе. Ей всегда присылали два пригласительных билета, чтобы она могла привести с собой кого‑нибудь из друзей, но Кэсси ходила в одиночку. Для нее это была работа, и на сей раз она проделала ее вторично. Она перечитала рецензию за минувшую неделю и убедилась, что та была действительно уничтожающей. Что касается этой недели, Кэсси решила удостовериться, что ее прошлое не мешает ей быть объективной. Новая рецензия была уже написана и сейчас лежала у нее в сумке. Первый акт пьесы подходил к концу, и пока что Кэсси не видела причин упрекать себя в пристрастности – постановка производила весьма скверное впечатление.

Во время антракта Кэсси пошла в бар и заказала коктейль. Она не испытывала ни малейшего неудобства оттого, что стоит здесь одна. Поэтому, когда рядом раздался низкий голос, повторивший ее заказ, и сильная загорелая рука положила на стойку деньги за два бокала, она вздрогнула от неожиданности.

– Я сидел в бельэтаже, – предваряя ее вопрос, сказал Джордан Рис, когда они шли к столику. – Я все время наблюдал за вами, и, насколько успел заметить, вы не сделали ни одной записи. Очевидно, у вас абсолютная память, мисс Престон?

– Сегодня записывать ни к чему! – Кэсси гневно сверкнула глазами, возмущенная его подглядыванием. – Я смотрю эту пьесу уже второй раз. Первый был два дня назад. Рецензия уже готова и лежит у меня в сумке.

– Значит, вы не считаете себя непогрешимой? Можно мне взглянуть на ваш отзыв?

Он властно протянул руку, привычно ожидая повиновения, и ей ничего не оставалось, кроме как вынуть из сумки блокнот со стенографической записью и передать его Рису, в полной уверенности, что он давно уже забыл уроки стенографии, ведь его жизнь весьма и весьма далека от таких прозаических вещей.

Но ее ожидания не оправдались. Просматривая ее записи, Джордан Рис время от времени бросал короткие замечания, которые показывали, что он прекрасно понимает написанное.

– Я вижу, что на этой неделе ваши впечатления от игры актеров ничуть не лучше, чем на прошлой, – сказал он, возвращая ей блокнот.

– А ваши? – насмешливо спросила Кэсси.

– Честно говоря, это ужасно, – признал он. – Если б не следил за вами, я бы, наверное, просто уснул.

Его слова не слишком порадовали Кэсси. Сам факт, что он следил за ней, проверял, как какого‑нибудь зеленого несмышленыша, поднимал в ее душе бурю негодования. Услышав звонок, извещающий о начале второго акта, она взяла сумку и встала.

– А что, если мы не пойдем досматривать спектакль? – с надеждой спросил он, и на секунду у нее возникло искушение ответить: «С какой стати?», заставив его проскучать до конца теперь, когда он понял, что следить за ней – пустая трата времени. Но ей тоже не улыбалось смотреть это занудство, и, пожав плечами, она направилась к выходу.

Рис шагал рядом, а Кэсси никак не могла придумать, как бы повежливее от него отделаться. Пока они были в театре, прошел дождь, и мокрые мостовые блестели, отражая вечерние огни. Многие прохожие узнавали и окликали Кэсси, что несколько смягчало напряженную скованность, вызванную его присутствием, но тем не менее она с трудом обуздывала сильнейшее желание пуститься наутек. Она по горло сыта его обществом на работе и по крайней мере сейчас вполне могла бы обойтись без этого!

– Вы давно в этом городе? – спросил Джордан, после того как очередной прохожий весело поздоровался с ней. – Похоже, вы знаете тут всех и каждого.

– Я приехала сюда сразу после университета, – коротко ответила она. Мне здесь нравится.

– Далеко вы уехали от дома, – спокойно заметил он. – Удивительно, что вы пошли в журналистику, ведь семья у вас насквозь театральная.

– Не хотелось идти проторенной дорогой! – отрезала Кэсси. Упоминание о семье обдало ее леденящим холодом, это была запретная тема, даже для нее самой.

– Я знаю, ваша мать играет сейчас в Вест‑Энде, – продолжал он, не догадываясь, что еще глубже всаживает нож и бередит незажившую рану. Кэсси пришлось напомнить себе, что он ничего не знает. И никто не знает. Он причиняет ей боль не нарочно, просто по неведению. – А о вашем отце я давно ничего не слышал. Он был в Нью‑Йорке вместе с вашей матерью?

– Они не ездят вместе, – холодно ответила Кэсси. – И никогда не ездили. Издержки актерской профессии. Они так привыкли. Мой отец теперь… на отдыхе! – заключила она с сарказмом, который заставил Риса пристально посмотреть ей в лицо.

– Вы довольно много играли в университете, – мягко сказал он, несомненно полагая, что тактично ушел от щекотливой темы, хотя на самом деле продолжал терзать ее.

– Вы прекрасно осведомлены, мистер Рис, – заметила Кэсси, и тут он, кажется, наконец сообразил, что, сколько бы ни расспрашивал – хоть всю ночь! – ответы будут только такие – скупые, немногословные.

– Все это есть в вашем личном деле, мисс Престон, – холодно произнес он, – к тому же вы любимица моего отца, и при каждом визите к нему я должен докладывать о ваших успехах!

– Потому вы и придираетесь ко мне без конца? – с горькой иронией спросила Кэсси, не в силах подавить душевную боль, хотя боль эта не имела никакого отношения к Джордану Рису.

– Нет. Мне просто надо знать, что вы делаете свою работу как следует! – досадливо отмахнулся он. – Я уделяю вам не больше внимания, чем другим. Я ведь тоже должен делать свою работу.

– Даже если она вам не нравится! – закончила Кэсси за него и тотчас прикусила язык – напрасно она это сказала.

– Даже если она мне не нравится, – согласился он и раздраженно добавил: – Дальше я вас не провожаю. Судя по количеству знакомых, вряд ли вам угрожает опасность нападения. До вашего дома рукой подать, да и оружие у вас есть – ваш острый язычок. Им вы сможете сразить противника наповал.

Он круто повернулся и пошел назад. Скорее всего, он оставил свой автомобиль возле театра и просто решил проводить ее. Кэсси почувствовала запоздалое раскаяние и хотела было извиниться, но, обернувшись, увидела, что он уже далеко – высокая темная фигура, от которой вновь повеяло давней неприступностью. Кэсси уныло поплелась домой, забыв о собственных горестях и казня себя за скверный характер и еще более скверное поведение.