Эмма Дарси - Кузина-самозванка

Но откровенное желание Дженни, первое глубокое погружение в нее оказались сродни взрыву. Самообладание немедленно испарилось, и Данте почувствовал себя орлом, взмывающим ввысь и камнем падающим вниз. И это было восхитительное ощущение — взлетать все выше и выше, к самому пику наслаждения. Они достигли его одновременно, взорвавшись словно при рождении новой звезды, расплавленная сердцевина которой медленно перетекала из ее тела в его, наполняя жизнью каждую клеточку.

У Данте не осталось ни сил, ни мыслей. Он парил в каком-то вакууме, где его единственным якорем была Дженни. Когда же ощущение реальности мало-помалу вернулось к нему, он подумал о том, что весом своего тела может раздавить ее, но руки Дженни крепко удерживали его, не желая отпускать. Данте и самому не хотелось, чтобы миг их близости проходил, поэтому он лишь чуть приподнялся и поцеловал ее лоб, веки, нос, губы и прошептал:

— Скажи, что останешься.

И Дженни не ответила — выдохнула:

— Да.

Он победил!

Его охватила такая радость триумфа, которой Данте не испытывал еще никогда.

Дженни сидела на террасе за новым мольбертом, установленным рядом с шезлонгом Марко, чтобы тому было удобно наблюдать за тем, как она рисует портрет его внука. Сиделка, женщина средних лет по имени Тереза, устроилась по другую сторону от Марко, готовая в любую минуту оказать ему необходимую помощь. От жаркого полуденного солнца всех троих защищал огромный зонт.

Данте расположился за столом неподалеку, под другим зонтом. Дженни попросила его разговаривать с дедушкой и не сидеть неподвижно. Молчание и внимание, прикованное к ней, нервировали ее. Кроме того, ей хотелось передать живость лица Данте, его мимику в процессе разговора, а не застывшую маску. Задача была сложная, но от этого лишь более захватывающая.

Пытаясь нарисовать губы Данте, Дженни то и дело возвращалась мыслями к тому, как эти губы целовали ее… везде. Каждый взгляд на него будил в ней бурю восхитительных воспоминаний. Но сейчас она должна сосредоточиться и продолжать играть роль внучки Марко и постараться допустить как можно меньше ошибок в этой игре.

Расслабленная, приятная атмосфера на террасе была нарушена появлением Люсии в тот момент, когда Дженни нанесла последний штрих на портрете Данте.

— Всем привет! — Люсия шла к террасе от бассейна. На ней было ярко-красное бикини, юбку заменял такого же цвета саронг, а на голове красовалась широкополая соломенная шляпа. — Как продвигается портрет, дедушка? — спросила она и поцеловала Марко в лоб.

— Посмотри сама, — ответил тот, улыбнувшись Дженни. — Думаю, ты убедишься, что Белла намного талантливее, чем ты считала.

— Неужели?

Недоверие в ее тоне неожиданно возмутило Дженни. Почему она должна беспокоиться об этой особе, если та ведет себя столь недружелюбно? Люсия остановилась у нее за спиной и стала оценивать сходство с Данте. Когда же «сестрица» засмеялась, Дженни напряглась:

— Тебе это понравится, Данте. Это будет самое романтическое твое изображение.

— Романтическое? — озадаченно переспросил Данте.

— Думаю, это прием всех уличных рисовальщиков — изображать человека таким образом, чтобы доставить ему удовольствие. Но могу сделать тебе комплимент, Белла, — кое-какие черты Данте ты уловила, хотя далеко не все.

Румянец смущения залил щеки и шею Дженни. Она смотрела на портрет и понимала, что привнесла в него свои чувства, изобразив взгляд Данте нежным и любящим, а губы — чувственными и многообещающими.

— А где его высокомерие и самоуверенность? — не унималась Люсия. — Где отточенный цинизм?

— Я не знаю Данте настолько хорошо, — процедила сквозь зубы Дженни, бросая обеспокоенный взгляд на Марко. — Мне жаль, если вы будете разочарованы.

— Ни в коей мере, дорогая! Я рад, что Данте показал тебе более мягкую и нежную часть своей натуры. — Марко протянул руку. — Если ты закончила, я бы хотел взглянуть на портрет более внимательно.

Когда Дженни встала, чтобы подать портрет, Данте тоже поднялся со своего места и подошел к деду, чтобы вместе с ним оценить то, что у нее получилось. Позабавит ли его романтизированный портрет? Или его острый ум сразу уловит то, что невольно передалось ее руке из подсознания? У Дженни даже свело живот от страха перед неизбежным унижением. Как она могла доверить бумаге то, что должно быть скрыто за семью замками!

Данте смотрел на портрет и… молчал. Его лицо не выражало ничего.

— Мне нравится, — задумчиво произнес Марко. — Мне очень нравится.

— Тогда Белла должна нарисовать еще один портрет. Мой! — раздраженно сказала Люсия, явно раздосадованная теплотой в голосе деда.

— Думаю, тебе не понравится, какой она видит тебя, — сухим тоном, но с явной издевкой заметил Данте.

— Уж если Белла смогла столь романтично изобразить тебя, со мной у нее проблем не будет. Тогда у дедушки будут портреты нас обоих, и он сможет смотреть на них, когда захочет. — Люсия быстро плюхнулась на стул, с которого только что поднялся Данте, и приняла нарочито манерную позу. — Рисуй меня, Белла! Посмотрим, что у тебя получится.

— Что за манеры, Люсия? — сердито спросил Марко.

Та немедленно одарила Дженни сахариновой улыбкой:

— Пожалуйста! Пусть это будет подарок для дедушки.

— Я постараюсь, — поспешно согласилась Дженни, хватаясь за возможность отвлечься от мыслей о непонятной, молчаливой реакции Данте на ее работу. Кроме того, если ей удастся «романтизировать» изображение Люсии, он решит, что это у нее такая манера, такой стиль и ничего личного в этом нет.

Дженни снова села за мольберт, взяла в руку уголек и начала рисовать, стараясь абстрагироваться от злобного и ревнивого характера своей натурщицы, увидеть в ней заброшенного, одинокого ребенка, жаждущего любви и внимания.

Данте растянулся в шезлонге, продолжая молчать. Люсия же болтала без умолку, обращаясь исключительно к деду. Она сообщила об утреннем звонке матери. София ждет, когда ее брат Роберто присоединится к ней в Париже, и тогда они вдвоем прилетят на Капри, чтобы повидать отца и познакомиться с Беллой. Дженни оставалось надеяться, что ее псевдодядя и псевдотетя не будут проявлять по отношению к ней такой открытой враждебности, как Люсия.

Интересно будет посмотреть, как они относятся к Данте, который очевидно станет основным наследником и к которому перейдет руководство семейным бизнесом. Будут ли они негодовать и злиться, как Люсия, или же с радостью свалят на его плечи все заботы и ответственность?

Впрочем, Дженни это не должно волновать, потому что дела семьи Россини не касаются ее никоим образом. Это не ее жизнь.

— Готово, — сказала Дженни, мысленно взмолившись, чтобы Люсия не оказалась разочарованной. Поскольку портрет был заказан для Марко, Дженни встала из-за мольберта и подала рисунок ему. — Подарок для вас, — с улыбкой сказала она.