Индия Грэй - Девушка с голубкой

«Наверное, так чувствуют себя люди с накинутой на шею веревкой, — подумал Тристан. — Когда осознают, что им уже не убежать, не спрятаться».

— Алкоголь — единственное, с чем у моей матери сложились по‑настоящему близкие отношения. Меня отправили в английский интернат, когда мне было восемь.

— И как вы на это отреагировали? — спросила инспекторша, поморгав на него из‑под очков.

— С восторгом.

Взгляд мисс Сквайрз наполнился неодобрительным изумлением.

— Другими словами, вы приветствуете практику давать детям казарменное образование вдали от семьи?

— Да, если их семья похожа на мою.

Лили сжала его руку под столом. Солнечный свет, льющийся сквозь листву вишни, золотил ее кожу и волосы. Несколько секунд тишину за столом нарушало только пение птиц и далекий гул самолета в васильковом небе.

— Вы не могли бы рассказать об этом чуть подробнее?

Паника начинала душить Тристана, как прижатая к лицу подушка. Казалось, умиротворенное спокойствие сада с птичьими голосами среди зелени — всего лишь галлюцинация, а на самом деле вокруг него смыкается тьма, которую он так долго носил внутри. Рука Лили оставалась единственным якорем, не позволявшим утратить связь с реальностью.

Тристан засмеялся и сам поморщился от того, как резко и фальшиво прозвучал его смех.

— Мой отец — восьмой герцог Таррако, прямой потомок семьи, которая построила свое благосостояние на тесном сотрудничестве со святой инквизицией. Наши предки получили деньги, власть и положение при дворе за то, что отправляли людей на дыбу и костер. Жестокость у нас в крови.

— Хотите сказать, ваш отец был жесток с вами? — уточнила мисс Сквайрз.

— Ну что вы! — сказал Тристан с горькой иронией. — С его точки зрения это не было жестокостью, каждый удар кулака или ремня шел нам во благо. Он выполнял свой долг, ковал из нас настоящих мужчин рода Ромеро — наследников богатых традиций предательства и насилия. — Только рука Лили удерживала его от падения в бездну. Сфокусировавшись на этом, он продолжил тоном светской беседы: — Банк Ромеро был основан, чтобы легализовать средства, конфискованные у жертв инквизиции. Даже фамильные драгоценности семьи раньше принадлежали кому‑то, кто был казнен за ересь по доносу нашего предка.

— Ожерелье Ромеро, — потрясенно пробормотала Лили.

— Верно, — отозвался Тристан с ледяной улыбкой. — Символ коррупции и нечистой совести.

— Поэтому ты не захотел, чтобы я их носила?

Чистый адреналин возносил Тристана над глубоким черным провалом, полным невыразимого ужаса. Он должен был оставаться сильным, чтобы не соскользнуть вниз. Пожав плечами, он отпустил руку жены:

— И еще потому, что не забыл, как однажды за ужином отец вырвал серьги из ушей матери. Какое‑то ее замечание показалось ему непочтительным. Как видите, доставалось не только мне и моим братьям… — Горло перехватило, Тристан неловким, беспомощным жестом прижал пальцы к вискам, стараясь остановить кошмарный парад воспоминаний.

— Братьям? — переспросила мисс Сквайрз. — Вы сказали, у вас только один брат.

Надо было воздать инспекторше должное. Она сразу предупредила, что умеет вытаскивать правду на божий свет.

— Теперь только один. Но сначала нас было трое. Титул и должность в банке предназначались не мне, а моему старшему брату Эмилио.

— Что с ним случилось? — шепотом спросила Лили.

— Он покончил с собой накануне своего двадцать первого дня рождения.

Голос Тристана звучал так, словно он наглотался битого стекла:

— Эмилио не выдержал давления. Сломался под грузом требований, которые предъявлялись к истинному наследнику Ромеро…

— Тристан, стоп!

Лили вскочила, опрокинув садовый стульчик, подбежала к мужу, обняла его сзади за плечи. Мышцы Тристана под ее руками казались вырубленными из камня.

— Остановись! Ты сказал достаточно, хватит! Мисс Сквайрз отвела взгляд и сделала еще несколько пометок в блокноте.

Звонок мобильного вспорол тишину, заставив всех вздрогнуть. Медленно, как во сне, Тристан выпутался из объятий жены, выудил телефон из кармана висящего на спинке стула пиджака и поднялся на ноги:

— Извините меня. Я должен ответить.

Как только мужчина скрылся в доме, мисс Сквайрз собрала бумаги в папку:

— Думаю, на сегодня достаточно.

Она старалась не встречаться глазами с Лили, которая почти возненавидела инспекторшу за то, что та вынудила Тристана к мучительной откровенности. Но ненавидеть ей стоило только саму себя. Это она втянула мужа в свою авантюру.

Женщины прошли через дом в холл — прохладный и темный после залитого солнечным светом сада. Откуда‑то доносился голос Тристана, он говорил быстро, напористо, решительно.

— Спасибо за чай, миссис Ромеро, — сказала на прощание мисс Сквайрз с вымученной улыбкой. — Я свяжусь с вами в течение нескольких недель.

Вернувшись в сад, Лили убрала посуду со стола, накрытого с такими большими надеждами и такой продуманной заботой. Как глупо было думать, что домашние печенья и юбка в цветочек имеют какое‑то значение по сравнению с чем‑то действительно важным — болью Тристана, о которой она ничего не знала!

— Мне нужно ехать.

Лили посмотрела на стоящего в дверях мужа, и просьба о прощении замерла у нее на губах. Лицо Тристана было бледным, почти восковым, а что‑то в ужасающе ровном голосе подсказывало, что он не готов ничего с ней обсуждать.

— Что такое, Тристан? Что произошло?

Он покачал головой и отступил, выставив руки перед собой, словно заранее отталкивая любую попытку жены к сближению.

— Чрезвычайная ситуация. Дмитрий ждет меня на улице. — Он повернулся, но остановился и бросил на нее взгляд через плечо: — Наверное, тебе будет даже лучше, если я уеду.

— В смысле?

— Я только что здорово тебя подвел.

— Нет, что ты! Просить тебя о такой услуге было глупо и эгоистично с моей стороны. Ты пытался отказаться, но я не захотела слушать!

— И правильно не захотела. Какое право я имел тебе отказывать после того, что случилось с… нашим ребенком?

Ах да. Помочь ей было его долгом. Конечно. Лили вспомнила, какое у Тристана было лицо после того, как они занимались сексом в башне, и он согласился на ее просьбу. Лицо человека, обреченного на пытки.

— Тебе действительно лучше уйти.

Тристан поколебался, посмотрел на жену искоса, словно собирался ей возразить. Лили ждала, ощущая собственное сердце как неподвижный сгусток огня, но дождалась лишь кривой, обломанной по краям улыбки.

— Прости. — И Тристан ушел.

Он не оборачивался, пока не перестал видеть дом Лили в зеркале заднего вида. Боялся не справиться с искушением вернуться. Воображение рисовало, как он пробежит по дорожке к дверям, обнимет жену и поцелуями скажет ей все, для чего не мог подобрать слова.