Кэрри Томас - Вновь с тобой

— Откуда ты знала, что я здесь? — жестко спросил он. — С тем же успехом я мог бы вернуться в Денвер.

— Я позвонила и убедилась, что ты здесь.

— А, так это была ты, — мрачно сказал Марк. — Ладно, снимай сапоги. И носки тоже.

Он провел Габби в тесную старомодную кухоньку, где источала приятное тепло неказистая, но надежная печка. Марк повесил сушиться мокрые носки Габби, забрал у нее плащ и протянул полотенце. Габби прилежно растирала полотенцем густые влажные кудри, и ее злость постепенно сменялась смутным подозрением, что она изрядно сглупила, сгоряча отправившись сюда ночью. Теперь Габби понимала, что лучше бы ей дождаться утра, обуздать свой гнев — и лишь тогда встретиться с Марком Леноксом лицом к лицу.

— Ты вся дрожишь, — заметил он без малейшего сочувствия. — В доме почти никто не живет, но в соседней комнате есть камин. Ступай, посиди у огня. Я приготовлю кофе.

В крохотной гостиной стояли новехонькие диван, письменный стол и конторское кресло — совсем не похожие на ветхую и уютную мебель, которой обставляла свой дом миссис Кингсли, жена садовника Робертсов. Искренне стыдясь теперь своего неразумного порыва, Габби присела на краешек дивана и протянула озябшие ступни к огню, весело плясавшему в камине.

Когда Марк вернулся, она поспешно подобрала ноги и, невнятно поблагодарив, приняла у него кружку кофе. Зубы ее выбивали такую дробь, что Габби не сразу смогла пить.

— Ты так сильно замерзла? — спросил Марк. — Или заболела?

— Нет, это нервы. Я вышла из себя… чего всегда стараюсь избегать, — добавила она с горечью. — Впрочем, в таких случаях страдаю только я.

— Не согласен, — возразил Марк, усевшись в кресло. — Ты ведь была вне себя от бешенства, когда написала то знаменитое письмо.

Габби хотела ответить, но все же заставила себя дождаться, когда дрожь утихнет и ее речь станет более внятной.

— Нет, — сказала она наконец, — тогда я вовсе не была в бешенстве. Не знаю даже, каким словом определить мое тогдашнее состояние. Разочарование, шок, потрясение… словно из-под ног внезапно ушла земля. Разве можно описать такое одним словом?

— Нельзя, — с горечью согласился Марк, — а жаль. Такое слово в точности описало бы, что я чувствовал, когда ты вернула мне кольцо.

— Что ж, возможно, — пробормотала Габби, уставившись на огонь.

— Ты и вправду считаешь, что из-за нашего разрыва страдала только ты?

— Нет, — без особой охоты признала она. — Думаю, когда-то я действительно была тебе небезразлична…

— Небезразлична?! — Марк вскочил, в два шага оказался рядом с Габби и, бесцеремонно и жестко схватив за подбородок, заставил поднять голову. Взгляд его пронзал ее насквозь. — Терпеть не могу красивостей, мисс Смолл, но скажу вот что: ваше письмо было для меня точно нож в сердце.

Габби оттолкнула его руку и с нескрываемым злорадством сообщила:

— Так и было задумано.

— Знаешь, я тебя сюда не приглашал, но раз уж ты пришла, может, будешь наконец любезна объяснить, почему меня бросила?

— О, ради Бога, — устало проронила она, — к чему это притворство?

Марк порывисто подался вперед и с нажимом сказал:

— Я невиновен, Габби! Ты вынесла мне приговор за преступление, которого я не совершал. С той самой минуты, когда я впервые увидел тебя, у меня не было и не могло быть другой женщины. Кто бы ни оговорил меня, — добавил он с неподдельной ненавистью, — этот человек — подлый лжец.

— Никто мне ничего не говорил. Я сама все узнала.

Марк нахмурился.

— Что значит — все?

Терпение Габби вдруг истощилось.

— В таком духе можно продолжать хоть всю ночь, а потому давай оставим этот бессмысленный разговор и вернемся к твоим недавним делишкам. Скажи, ты хотел купить «Блу Пайнс» из мести?

Марк снисходительно усмехнулся.

— Ты себе льстишь, милая! Нет, исключительно из деловых соображений. Моя компания недавно приобрела «Стоунс», чтобы перестроить и модернизировать, а потом выгодно продать. Посовещавшись с советом директоров, я предложил твоему отцу продать и «Блу Пайнс», который стоит на земле, бывшей некогда собственностью владельцев «Стоунс». — Он помолчал, и его глаза так недобро блеснули, что Габби похолодела. — Я, конечно, дал Алексу время обдумать предложение, но сегодня вечером… В ту минуту, когда ты постучалась в мою дверь, я как раз просматривал старые документы. И раскопал кое-что интересное.

У Габби бешено застучало сердце.

— И… что же?

Марк лениво усмехнулся.

— Как я уже говорил, «Блу Пайнс» стоит на земле, которая когда-то принадлежала семейству Робертс из «Стоунс».

— Да, я знаю. Мой прадедушка купил ее у своего друга.

— К несчастью, купчая была составлена с некоторыми неточностями относительно размеров приобретаемой собственности… — с фальшивым сочувствием сообщил Марк. — Примерно с пол-акра владений твоего отца — место, где была конюшня, и полоска земли, которая ведет к шоссе и, собственно, обеспечивает доступ в «Блу Пайнс», — по закону принадлежит моей компании.

Кровь отхлынула от лица Габби.

— И что же это значит? — прошептала она. — Если мой отец не согласится на твое предложение, ему придется платить за землю, которую он всегда считал своей?

— Примерно так, — ласково согласился Марк.

— Сколько же он должен будет заплатить?

От названной суммы у нее перехватило дыхание.

— Разумеется, — продолжал Марк, не сводя с нее глаз, — если Алекс все же не захочет продавать «Блу Пайнс», есть и другие способы устранить это досадное недоразумение.

— На что ты намекаешь?! — возмутилась Габби. — Мой отец никогда не согласится на сомнительную сделку!

— Да, я знаю. — Марк сделал паузу. — Но… поскольку ты так любишь «Блу Пайнс», может быть, согласишься ты?

Глаза ее опасно блеснули.

— Что ты хочешь этим сказать? У меня нет таких денег.

— Я не о деньгах.

От его многозначительной усмешки на щеках Габби вспыхнул жаркий румянец.

— Не понимаю, — напряженно сказала она.

Марк с притворной укоризной покачал головой.

— Да брось! Все ты прекрасно понимаешь.

— Ты хочешь, чтобы я… я… продала себя за клочок земли? — Габби передернуло от омерзения. — Марк, вспомни, в каком веке ты живешь! Может, ты сейчас и стал отчасти настоящим латифундистом, да только я не наивная батрачка-дев… — Она осеклась и прокляла свой язык, увидев на губах Марка улыбку.

— Девственница, — договорил он за нее. — Конечно, Габби, ты не девственница. Кому это знать, как не мне? Я ведь был твоим первым мужчиной, помнишь?

Она помнила, и даже слишком хорошо — хотя все эти семь лет отчаянно старалась забыть.

— Твое предложение, конечно, соблазнительно, — продолжал он добродушно, — но я подумывал о сделке иного рода, о сделке, не имеющей ничего общего с твоими соблазнительными формами… Хотя ты и прежде была весьма привлекательна, а теперь, повзрослев, стала просто красавицей.