Дикси Браунинг - Поздняя луна

— А что мне делать с чулками?

— Сними их. Я отвернусь, чтобы не стеснять тебя.

На ней были колготки, но она сделала так, как он сказал, аккуратно засунув их в одну из своих лакированных туфелек.

— Готова, — прошептала она, почти жалея, что он отвернулся.

Оставив обе пары обуви в машине, Сайлас закрыл ее и положил ключи в карман. Потом потянул Рейн к узкому настилу, который вел через дюны к пляжу.

— Начнем отучать тебя от Тихого океана. — Немного ревниво он спросил: — Ты видела там что-нибудь, что можно с этим сравнить?

Они стояли на вершине дюны, овеваемые мягким соленым морским ветром, и любовались зрелищем бледной луны, выплывающей из чернильно-темной воды. Ее блестящее отражение протянулось на всю обозримую даль, расширяясь и заканчиваясь почти у их ног.

— Опять магия луны? — Она прижалась к нему, и он обнял ее.

— Я бы заказал для вас красный ковер, леди Рейн, — шутливо сказал он. — А пока придется довольствоваться этим.

— Это куда более красиво, чем в Сан-Франциско, Сайлас. — Потому что он был рядом с ней, добавила она про себя. — Сайлас, ты знаешь, ведь ты меня еще даже не поцеловал!

— Тебе не известно почему? — прерывисто ответил он, сводя ее с вершины дюны на ровный песчаный берег.

Мелкий песок скользил под ее нежными ступнями, наполняя ее тело чудесными ощущениями.

— Скажи мне.

Они шли по утрамбованному волнами берегу, и мягкие теплые пузырьки морской пены ласкали их босые ноги. Сайлас повернул ее лицом к себе, его чеканные черты были едва различимы в серебристой тьме.

— Потому что, если бы я поцеловал тебя, когда ты сошла с этого самолета, я уже не смог бы пройти через здание терминала. Так достаточно понятно?

— А теперь? — прошептала она.

— Да ты понимаешь, о чем просишь? — Его руки гладили ее спину через шелковистую ткань блузки. Потом они спустились на бедра, сжимая упругие маленькие ягодицы и подталкивая их, пока она не прижалась, вся дрожа, к его крепкому телу.

Она инстинктивно чуть отодвинулась, и он позволил ей это.

— Только сначала, милый, мне нужно…

— Повтори, — приказал он хриплым от напряжения голосом.

— Мне нужно…

— Первый раз ты назвала меня иначе — я имею в виду эпитеты, которые не стыдно повторять.

От этой шутки она почувствовала себя как-то свободнее.

— Милый, — повторила она. — Милый Сайлас, не могли бы мы найти сухое местечко и немного посидеть? Думаю, лучше сказать тебе это на берегу, пока темно.

— Тогда быстрее — темно будет еще недолго. — Он повел ее дальше по пляжу к отлогому песчаному склону. — Ну, так в чем же таком жизненно важном ты безотлагательно желаешь мне покаяться? О том, что ты, возможно, внебрачный ребенок, я уже знаю. Только родословная никогда особо много для меня не значила. Одного из моих предков вынесло на берег в бочке из-под черной патоки.

Рейн хихикнула.

— Сайлас, это просто смешно! Как же я могу говорить об очень серьезных вещах, когда ты стоишь передо мной и нагло лжешь?

Они сидели на низком берегу, и он вжал ее в песок, ничуть не заботясь о шелковой жаккардовой блузке и тоненькой полотняной юбке.

— Нагло лжешь? — обвиняюще повторил он, нависая над ее плечами.

— Ну, преувеличиваешь, — сказала она. — Это, наверное, была яхта с полной командой на борту.

— Это была бочка из-под черной патоки. Так что не беспокойся о собственном происхождении — мое достаточно черно для нас обоих.

Ее улыбка исчезла, когда преследовавший ее годами призрак встал между ними, придавая горечь наслаждению, которое пенилось в ее крови, как сладкое шипучее вино. Она должна сказать ему сейчас, пока это не зашло дальше. Сейчас самое время — она ничего не выиграет, если будет и дальше скрывать. Но если он ее отвергнет? Если это так важно для него, что она никогда больше не познает чудо любви с ним?

Рейн взяла в руки его лицо, любуясь суровыми чеканными чертами.

— Сайлас… Ты единственный потомок этой бочки с патокой?

— Едва ли, — ответил он, удивленно засмеявшись. — Здесь половина семей имеет отношение к Флинтам. Мы задержались здесь на три века, не забывай — вполне достаточно времени, чтобы взрастить несколько пышных генеалогических древ. А что? Хочешь открыть мне страшную родовую тайну?

— Сайлас, у меня не может быть детей. Я не знаю, что ты решил насчет нас, то есть ты, конечно, и не должен…

Тогда он склонился над ней, пряча лицо у нее на груди. Его стон пронзил ее словно ножом.

— Господи, маленькая, так вот в чем дело? Так вот почему ты ускользаешь каждый раз, когда я пытаюсь прикоснуться к тебе?

Повернув голову, чтобы поцеловать то, что оказалось ближе к ней — этим оказалось ухо, — она облегченно рассмеялась дрожащим смехом.

— За одним-двумя незначительными исключениями, — напомнила она.

— Так вот в чем дело? Вот с чем нам нужно разобраться?

В его голосе звучала нотка облегчения, которая дала ей смелость продолжать. Потом они уже с чистой совестью могут отсюда уйти.

С трудом отвлекаясь от того, что делали с ней его руки, она заставила себя рассказать ему о бывшем муже и о скандале, предшествовавшем их разводу.

— Он содержал эту женщину уже много лет, и до нашей свадьбы и после. И поэтому, понимаешь, когда он узнал, что я не смогу дать ему наследника, у него уже не было никакого стимула сохранять наш брак. Пол думал, что деньги Мортимера и влияние Мортимера ему обеспечены, если будет ребенок. У семьи Сторнуэй нет такого широкого генеалогического древа, как у вас, Флинтов. Я его… я последний отпрыск.

— Ну и каково тебе было? — спросил он, и его голос ласкал ее, успокаивал, хотя руки отвлекали ее. Каким-то образом они проникли под блузку и гладили невероятно чувствительную кожу подмышек.

Рейн уже с трудом могла говорить, но теперь, когда начала, она хотела с этим покончить.

— Я очень хотела ребенка. Я была разочарована этим… этой стороной нашего брака. Пол был не очень нежен, особенно после того, как узнал, что я бесплодна. Думал, что я его намеренно обманула. Он хотел, чтобы я поехала на операцию к какому-то доктору в Мехико, но я боялась.

Сайлас тихо выругался, и она почувствовала, как напряглись вдруг его пальцы, коснувшись ее грудей.

— Забудь о нем, Рейн. А что касается детей… — Он перешел на более легкий тон, чтобы облегчить тяжесть у себя на сердце. — Ты, возможно, не заметила, но я сам уже не первой молодости. Если ты захочешь потом усыновить нескольких ребятишек, это даст мне новый толчок, но — хочу быть честным с тобой — я совсем не горю желанием сейчас тебя с кем-нибудь делить.

Рейн глубоко и облегченно вздохнула. Если он говорит об усыновлении, значит, это серьезно. Она уже давно была в этом уверена, но боялась строить слишком радужные планы.