Мелани Милберн - Мой любимый враг

Она задохнулась, когда палец продолжил свое путешествие, секунды обернулись вечностью. Но вот, наконец, палец скользнул к дрожащему соску.

Мэдисон увидела желание, вспыхнувшее в его темных глазах.

Он придвинулся еще ближе. Его голова наклонилась, веки затрепетали и закрылись, его рот коснулся се губ, и тут же она услышала оглушительный стук крови в ушах.

Его губы оказались теплыми, сухими и мягкими, как и в первый раз. Почувствовав ласку его языка, ее губы без колебания распахнулись, словно он знал, какую кнопку на пульте надо нажать.

Но тут ее голова резко откинулась назад и ударилась бы об стену, если бы он вовремя не подставил руку. Мэдисон почувствовала, как его пальцы перебирают ее густые шелковистые пряди, а ее голова в ответ тянется все выше и выше.

Их поцелуй стал глубже, его крепкая плоть прижалась к ее мягким изгибам.

Куда девались ее ненависть и отвращение? Где гнев, который нужен ей для того, чтобы держать этого мужчину на безопасном расстоянии? Все обратилось в желание — желание, неимоверно сильное и доселе неведомое.

Подобно пожару, вспыхнувшему в сухих кустах, страсть сжигала без остатка, не оставляя ни единого шанса на выживание. Она уже не в состоянии была мыслить, лишь чувствовать…

Деметриус знал, что ему нужно остановиться прежде, чем он потеряет контроль над ситуацией.

Он твердил себе, что на сегодня вполне достаточно, но каждый раз, стараясь разорвать поцелуй, он чувствовал язычок, который всего минуту обзывал и проклинал его, а сейчас ласкал и нежил, и у него не было сил оторваться от него.

Что с ним происходит? Безрассудность, — не его стихия. Он гордился своей способностью рассчитывать и хладнокровно действовать в любых условиях, это давало ему ощущение безопасности, его железная воля являлась лучшей защитой против женских чар.

Жизнь преподала ему тяжкий урок, но разве не лучше учиться в детстве и юности? Школа судьбоносных ударов, сыплющихся на твою голову, — лучшее обучение, но не всякий может сказать, что закончил ее с отличием.

Мэдисон почувствовала, как он изменился.

Его губы внезапно стали жестче, словно он принял какое-то решение. И как только она напомнила себе о его безжалостности по отношению к Кайлу, ее желание тут же улетучилось. Она начала вырываться, а он не стал удерживать. Мэдисон увидела в темных глазах презрение.

— Думаю, мы оба можем признать этот раунд за мной. — Его тон звучал насмешливо, он поднял руку и провел ладонью по ее губам, словно стирая свой поцелуй.

— Только потому, что играешь не по правилам!

— По каким? — Он поднял бровь вверх.

— Откуда мне знать? Ты сам их устанавливаешь и сам нарушаешь. Сначала ты сказал, что свадьба останется лишь на бумаге, а теперь испытываешь меня, оказываешь давление, потакаешь своим низменным желаниям.

В его взгляде читалось злорадство.

— Я выйду ненадолго, — сказал он. — Пока меня не будет, приготовься ко сну. Я позволю тебе выбрать, с какой стороны спать, альтернативы у тебя нет. Ты будешь спать в этой кровати со мной, я ясно выразился?

— Да.

Хлопнула дверь, и внезапный порыв воздуха погасил свечу, оставив Мэдисон лишь свет от каминного огня, отразившегося на ее щеках, влажных от слез.

Он вернулся в домик несколько минут спустя. Мэдисон лежала и слушала: вот он открыл кран и полилась вода, вот он чистит зубы, закрывает кран, затем шелест полотенца, шаги.

Она расположилась на самом краю кровати — еще дюйм, и упадет, — под покрывалом сжимая фонарь — единственное орудие защиты.

Огонь свечи, стоявшей на коробке из-под яблок, служившей прикроватной тумбочкой, возмущенно замигал, когда дверь открылась.

Девушка крепко смежила веки, притворяясь спящей. Впрочем, зрение ей было не нужно, она кожей ощущала его испытующий взгляд. Зашуршала одежда, и ее сердце забилось чаще. Не собирается же он, в самом деле, раздеваться? Она была одета с шеи по щиколотки: толстый спортивный костюм, шерстяные носки, но если ему придет на ум завершить то, что он начал, вряд ли столь плотный покров его остановит. Она пожалела, что не подумала о подходящем белье, но время на сборы, отведенное мистером Пакисом, не дало возможности всего предусмотреть.

Под его тяжестью прогнулся матрас, и она невольно начала скатываться в середину, но в последнюю минуту схватилась за край кровати и подтянулась на руках.

— Ты затушишь свечку, Мэдисон?

Девушка уставилась на маленькое, но такое значимое для нее пламя, разрываясь между желанием погасить свечу, чтобы не видеть этот сардонический взгляд, и страхом перед темнотой.

— Гаси, — сказал он.

— А мы не можем оставить свет гореть? — спросила она, пальцы крепко сжались вокруг рукоятки фонаря.

— Боюсь, нет, это может стать причиной пожара.

Как остроумно! Он уже успел разжечь пожар внутри ее тела! Последние красные угольки все еще тлели, ожидая лишь прикосновения его пальцев, чтобы вновь заполыхать ярким пламенем.

Его тело мерцало в слабых отсветах свечи, обнаженные плечи и грудь вздымались спокойно и уверенно.

Девушка наклонилась и задула свечу, комната погрузилась в непроглядную темень.

— Темно, — зачем-то констатировала она дрожащим голосом.

— Самая середина ночи, — холодно ответил он. — Наверно.

Ее пальцы сжали фонарь, когда она услышала, как он потянулся и нога дотронулась до нее.

— Давай спать, Мэдисон.

Деметриус заворочался, и она вцепилась в край кровати, стараясь держаться от него как можно дальше. Прошло несколько нескончаемых минут, и по его равномерному дыханию она поняла, что он погрузился в сон.

Страх обернулся разочарованием.

Он так легко засыпает? Невероятно! Кровать слишком маленькая, матрас бугристый, один поворот и он оставляет ее без одеяла дрожать от ночной прохлады.

Впрочем, холод не так страшен, как отсутствие света. Она не могла вспомнить, когда последний раз засыпала без ночника. Конечно, это ребячество, но после смерти матери оставлять свет на ночь вошло в привычку. Тогда ей едва исполнилось десять, прошли года, и ночник, горящий у изголовья, стал не прихотью, а жизненной необходимостью.

Проведя час или около того без сна, Мэдисон не выдержала. Осторожно поднялась с кровати, взяла фонарь и двинулась в гостиную.

Огонь в камине почти погас, она подула на угли и подбросила одно полено. Языки пламени лизнули приношение, и огонь весело затрещал, по комнате разлилось тепло. Девушка села на пол, не отрывая глаз от рыжих искр.

Потом она свернулась калачиком на старом коврике перед решеткой, голова опустилась на руки, и веки сомкнулись…

Птичий хор разбудил Деметриуса на рассвете, и он с наслаждением потянулся. Он обожал раннее пробуждение вдали от городской суеты. Шум ветра в деревьях, птичий гомон, песнь водопадов вдали и чистый, свежий воздух — настоящая панацея от стресса и депрессии.