Мелани Милберн - Мой любимый враг

Их глаза встретились. Когда он заговорил, она испугалась его сухого тона.

— Я никогда не видел ее живой.

— Никогда? — Синие глаза расширились от ужаса.

— Она сбежала с другим мужчиной, работником моего отца.

— Ужасно. — Девушка снова закусила губу. — Должно быть, ты сильно скучал.

— Меня быстро отучили скучать по ней.

— Мне очень жаль.

— Не жалей. — Он поднял бокал и осушил его, затем с громким стуком поставил на стол и улыбнулся. — Ну, теперь поговорим о хобби?

— О хобби?

— Чем ты занимаешься в свободное время?

— У меня давно не было свободного времени.

— А если бы было много свободного времени и денег, что тогда?

Девушка наклонила голову в раздумье.

— Я бы хотела научиться играть на гитаре. А еще на виолончели, на пианино, скрипке и трубе и…

Деметриус рассмеялся и вытянул вперед руку, стараясь остановить словесный поток.

— А твое хобби?

— Как и у тебя, у меня нет свободного времени, но я бы хотел пожить в лесу, где телефонная связь недоступна. Я хочу просыпаться от пения птиц, а не от звуков улиц и дорожного движения, не хочу слышать жужжание электричества и треньканья компьютеров. Я люблю тишину. Она мне просто необходима.

— Ты, наверное, любишь жить в хижине? И сам рубишь дрова?

— Конечно.

— А ты берешь с собой кого-нибудь? Он пристально посмотрел на нее.

— Нет, обычно нет.

— Даже подружку… или любовницу?

Деметриус покачал головой.

— Большинство знакомых мне женщин не разделяют моего пристрастия к тихим, спокойным местам.

О чем он говорит? Дает понять, что она стала единственной женщиной, которую он пустил в свой рай?

— Мне кажется, большинство женщин пугаются жизни без современных удобств.

— А ты? — поинтересовался он. — Ты бы сумела приспособиться?

— Ну. — Девушка подняла бокал и улыбнулась. — Мне нужно быть уверенной, что нет пауков, и если есть свечи или фонари, то пожалуй.

— Ты боишься темноты?

— Да. — Она отвела глаза в сторону и покраснела. — И, кажется, я не могу справиться с этим. Со смерти мамы темнота — мой враг. Мне стыдно признаться, но я с десяти лет сплю с включенным светом.

— Тебе следовало предупредить меня.

— Как я могла? — вздохнула девушка. — Я не знала тебя…

— Забудь об игре, — нахмурился он, затем потянулся к ее руке, лежащей на столе. — Тебе следовало сказать мне о своем страхе и своей… неопытности.

— Я тебя едва знаю, — пояснила она. — Ты вынудил меня выйти за тебя замуж. Неделя — недостаточный срок, чтобы делиться самым сокровенным.

— Почему ты вышла за меня, Мэдисон?

— Разве мы не играем в игру «Привет, незнакомец»?

— Не сейчас. Ответь на мой вопрос.

— Ты же знаешь, почему я вышла за тебя, — ответила она. — Я сделала это, чтобы защитить брата.

— И другой причины нет?

Ей стало трудно выдерживать его взгляд.

— Какая другая причина может быть?

Он прислонился к спинке стула, его сверлящие глаза испытывали ее на выносливость.

— Я могу придумать еще одну или две, ведь ты однажды упомянула, что заставишь меня сожалеть о нашем браке. Как ты собиралась мне мстить?

— Я не знаю. То была глупая угроза, вызванная бурлящими эмоциями. Никаких идей, как заставить тебя сожалеть о своих поступках. Тебе почему-то всегда известно, что я сделаю или скажу в следующую минуту.

— Ты уже начинаешь меня понимать, — сухо отозвался он.

Мэдисон выдернула руку из-под его ладони и положила ее на колено.

Когда принесли блюда, беседа, к великому облегчению Мэдисон, перешла в менее опасное русло. Она не понимала, что послужило причиной перемены его настроения. С одной стороны, казалось, он готов сложить оружие, с другой — колкость ответов и сухость тона свидетельствовали о намерении вести боевые действия.

— Тебе бы хотелось потанцевать? — спросил он, после того как они закончили есть.

— Я не сильна в танцах. — Девушка отвернулась.

— Я могу научить тебя.

— Я отдавлю тебе ноги.

— Ты легкая.

— Лучше, если бы это было правдой, — сказала она, когда они поднялись, чтобы поехать в ночной клуб.

Клуб оказался полным, но в нем звучала хорошая музыка, и скоро Мэдисон поняла, что из-за недостатка пространства ее неумение танцевать никто не заметит. Она оказалась так близко прижата к Деметриусу, что чувствовала каждый мускул его тела.

Она едва воспринимала ритм музыки, его дыхание ласкало щеки, и молчаливая страсть читалась во взгляде.

— Давай сбежим отсюда? — предложил он.

Деметриус вел машину со скоростью, от которой замирало сердце и пробегала дрожь по позвоночнику. С каждой минутой желание у обоих только усиливалось. Рев двигателя напоминал рев дикого животного.

Спустя десять минут машина замерла перед отелем, Деметриус открыл дверцу и подал Мэдисон руку.

— Готова, дорогая? — Его глаза прожигали насквозь.

— Жду с нетерпением, — задохнулась она.

Лифт несся вверх как очумелый, его пассажиры, стоя плечом к плечу в немом союзе, уставились на вспыхивающие и гаснущие цифры у них над головами.

Деметриус отпер дверь, Мэдисон вступила внутрь и повернулась. Он толкнул дверь рукой — хлоп!

Он молча ослабил узел и величавым властным жестом, свойственным лишь уверенным в себе мужчинам, снял галстук. На секунду замер, расстегивая верхние пуговицы рубашки, затем стащил ее через голову и потянулся к поясу.

Мэдисон вытащила зажим из волос и бросила его Деметриусу под ноги, пепельные волны волос упали на плечи. Он перешагнул через заколку, схватил женщину за плечи и прижался к ее губам.

Она чувствовала, как его руки расстегивают молнию на платье, раздался легкий треск, розовое облако упало к ногам в знак капитуляции своей хозяйки. Мэдисон вышла из розового круга, скинула туфли.

Он оторвался от ее губ, скользнул взглядом по стройной фигурке в изящном кружевном белье.

Девушка прижала ладони к его груди, продлевая поцелуй. Она сама расстегнула ремень и молнию на его брюках, и Деметриус чуть не задохнулся от настойчивости и властности этой маленькой женщины.

— Мэдисон, — прохрипел он.

Деметриус, не в силах больше ждать, оторвал Мэдисон от себя и властно толкнул на пол. Он желал ее, желал прямо сейчас.

И женщина чувствовала его страсть, в движении губ, языка, в том, как он прижимал ее к полу, в том, как срывал кружевное белье.

Она цеплялась за могучие плечи, висела на нем якорем, ее ногти впивались в его мускулы — мир вертелся в вихре безумных ритмов. Она была так отзывчива, так доступна в своем ответе. Глубокие воды всевластия и безвременья затягивали ее разум, логику, мысли, они просто переставали существовать. Напряжение в его теле, а затем неистовая сила разряжения вводили ее в состояние транса, невероятного, ни с чем не сравнимого удовольствия.