Эва Киншоу - Не теряй надежду

— Странно слышать. Я думала, ты хоть попытаешься объяснить мне, почему тогда не признался, что ты автор книги! — вспылила она.

— К сожалению, ты была права, Дайана, тогда я не хотел серьезных длительных отношений. Считал это ненужным. Но то было тогда.

— Единственное, что изменилось, — только это. — Она постучала по гипсу.

— Нет. Одиночество на островах. Я не мог о тебе не думать — там это оказалось просто невозможно. Более того, я понял, что, куда бы ни забросила меня судьба, мне не удастся уйти от тебя, Дайана.

— Сейчас легко говорить, Том.

— Но это правда.

— Спасибо. А если бы ты поехал не на пустынный остров, у тебя бы не было проблем?

Впервые за то время, что они провели вместе, Дайана заметила раздражение в его взгляде и получила от этого удовольствие. Томас уловил злорадный блеск ее глаз и махнул рукой.

— Ладно. Пойдем смотреть телевизор.

— Почему бы и нет? Я сейчас мало что могу делать.

— Можешь, можешь, — ответил он. — Если бы забыла о своих обидах, мы могли бы поставить тихую музыку, поговорить, а потом лечь вместе и уснуть. Тебе бы стало легче, Дайана. — Но поняв, что его слова не нашли отклика в душе Дайаны, холодно усмехнулся и сказал: — Позволь мне хотя бы помочь тебе подняться по лестнице.

— Обойдусь и без твоей помощи. Не трогай меня, Том. — Дайана яростно застучала костылями.

Неудивительно, что она споткнулась. К счастью, он все же пошел за ней и успел поймать ее, когда она полетела вниз по ступеням. Дайана стукнулась головой о перила, больно вывернула руку, застрявшую в костыле.

— Ну и идиотка же ты, — услышала она, теряя сознание.

Открыв глаза, Дайана увидела над собой взволнованные лица Тома и Рут. Она лежала в своей постели.

— Прости, я сама виновата, — простонала она.

Том сел рядом, забыв про свое раздражение, и взял ее за руку.

— Как ты себя чувствуешь?

Она невольно дернулась, он помрачнел и посмотрел на ее запястье.

— Похоже, ты растянула руку и на голове у тебя огромная шишка. А что с ногой?

— Все так же, — осторожно произнесла Дайана. — Хотя нет, думаю, стало хуже.

— Ничего, скоро приедет врач.

— Не надо…

— Надо, надо, — мягко возразил Том. — Лучше подстраховаться, чтобы потом не пришлось пожалеть.

Он оставался неизменно терпелив весь следующий день, когда ей делали рентген, и даже уступил ее настойчивым просьбам не говорить ничего родителям. К счастью, она не повредила ногу. Более того, оказалось, что перелом почти сросся и ей даже пообещали снять гипс через пару недель. Вечером он приготовил обед.

Сидя с бокалом вина и наблюдая за Томом, мывшим посуду, Дайана растерянно произнесла:

— Том, что же с нами будет?

— А ты чего хочешь, Дайана? — спросил он после долгого молчания.

— Мне хочется избавиться от чувства, что ты со мной плохо обошелся. И перестать жалеть себя… Но у меня не получается. Еще я хочу тебе верить — и не могу.

— Тогда, может, пока просто потерпишь мое присутствие? — предложил он.

На губах ее заиграла странная усмешка.

— Хочешь взять меня измором?

— Нет. Просто я решил не заводить разговоров о том, что мы не сможем жить друг без друга, пока ты не выздоровеешь. Пока не начнешь задираться и спорить со мной — словом, не станешь опять той самой неподражаемой Дайаной. — Он сел рядом, и ей показалось, что в глазах его мелькнул прежний огонек.

— Идет, Том. Мне никогда не удавалось остаться в стороне от какого-нибудь соревнования!

— Так, значит, ты не возражаешь против того, чтобы я остался?

Она кинула на него уничтожающий взгляд.

— Не разыгрывай невинность, Том. Я же не могу тебя вышвырнуть, а сам ты не уйдешь.

— Извини, не уйду.

— Вот-вот, и я о том же. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне, как ты стал писателем.

— Мне всегда хотелось писать. А мой отец всегда хотел, чтобы я стал адвокатом. Мы пошли на компромисс. Я прослушал курс истории литературы и курс права, но у меня так и не возникло ни малейшего желания заниматься юриспруденцией. Отец не то чтобы согласился, а просто сдался, и в итоге я стал журналистом.

Дайана удивленно подняла брови.

— Но ведь ты потерял много времени, изучая то, что тебе оказалось совсем не нужно.

— Не совсем, — отозвался он с усмешкой. — К тому же в двадцать лет писателем не станешь, я понял это, узнав жизнь поближе.

— Как так?

— Поначалу я, естественно, считал, что могу писать замечательные романы. Но сейчас я знаю, что у меня куда лучше получается вот это. — Томас махнул рукой в сторону своей книги.

— И ты хорошо зарабатываешь? Это ведь твоя третья или четвертая книга?

— Третья. Достаточно.

— И все же, — размышляла она вслух, — если ты перестанешь мотаться по свету и делать свои репортажи, тебе, наверное, будет скучно с непривычки.

— Есть время прилива и отлива в жизни. Не хочу сказать, что все журналисты таковы, но это занятие иногда может сделать человека циником.

— Который не желает иметь никаких обязательств и для которого ничего не свято.

— И который не способен на нечто постоянное. Не говоря уж о том, что многие журналисты насквозь пропитаны виски. К тому же довольно тяжело постоянно видеть самые мрачные стороны жизни и самому находиться на грани нервного срыва.

Они посмотрели друг другу в глаза. Взгляд Дайаны был очень серьезен, в его глазах тоже не было и намека на юмор.

— Но ведь ты будешь все равно постоянно разъезжать, — наконец выдавила она, — собирать материал для очередной книги.

Том пожал плечами.

— Да. Но я бы хотел делать это тогда, когда мне удобно. С тех пор как я уволился, мне сделали два предложения: вести постоянную колонку обозревателя в местной газете и писать еженедельные обзоры для одной центральной газеты. А ты против путешествий? Особенно если у тебя появится помощник, который будет тут жить и за всем присматривать?

Поморщившись, Дайана с тоской посмотрела на травмированную ногу.

— Сомневаюсь, что у меня хватит сил снова начать дело.

— Но надежда все же есть?

— Да, — произнесла она после длительной паузы. — Прости, Том, мне надо лечь. Я устала, и у меня болит голова. Конечно, я сама виновата, но…

— Хорошая мысль. Кстати, если тебе что-то понадобится, постучи в пол.

— Ладно, Том. — Она протянула руки к костылям, но он помог ей приподняться и подал их.

Когда Дайана встала, опираясь на костыли, он нежно взял ее за подбородок, поцеловал и сказал:

— Спокойной ночи, Дайана.

— Том… — укоризненно сказала она, когда он оторвался от ее губ и погладил ее по щеке. — Ты же обещал…

— Боже мой, Дайана, что бы я делал, если бы ты мне не напомнила!

— Ну уж… — Она смотрела на него и чуть не выдала себя. На нее нахлынули воспоминания о минутах их близости. Глаза Дайаны потемнели. — Вы, мужчины, неисправимы!