Барбара Картленд - Проданная невеста

Поздним вечером, после того как они скромно поужинали кроликом и овощами, Эйлида предложила графу открыть банкетный зал.

Они расставили немногие сохранившиеся стулья в конце зала, под балконом для менестрелей.

— Примем своих гостей здесь, сказала Эйлида, — и ты расскажешь им о нашем положении. Она видела, что граф собирается отказаться, и предупредила его отказ словами: — Тебе не нужно прибедняться, просто говори откровенно и честно.

— А почему именно так? — мрачно спросил граф.

— Потому что нет смысла быть грубым и скрытным. Будь откровенным и к тому же вырази сожаление, что так много им задолжал. Держись любезно, и тогда они, возможно, не поведут себя настолько мстительно, чтобы упрятать тебя в тюрьму.

Графа явно не убедили ее слова, и Эйлида продолжала:

— Проявляя вежливость, мы ничего не теряем, а угодив за решетку, ты уж, конечно, не найдешь себе работу.

— Работу?! — воскликнул граф. — Что ты имеешь в виду?

— Но ведь есть же что-то, чем ты в состоянии заниматься… Ты когда-нибудь пытался подвести счет своим дарованиям?

— У меня их нет.

— Чепуха! Мы все имеем какие-то дарования, определенные способности. Я вот думала, какие из моих нашли бы спрос.

— Нашли бы спрос? — спросил граф подозрительно.

— Разумеется, не у мужчины, который пожелал бы меня из-за хорошенького личика! — отрезала Эйлида. — Я думала о том, чему я могла бы обучать. Ведь я получила неплохое образование, умею играть на фортепиано, рисовать акварелью и, конечно же, ездить верхом.

И вдруг она вскрикнула:

— Именно это можешь делать ты, Дэвид!

— Ездить верхом? Само собой, я это умею. А что?

— Я помню, как ты рассказывал, что герцог Веллингтон был просто поражен, когда ты выиграл скачки с препятствиями, которые он велел устроить для офицеров оккупационной армии.

— Это правда, — согласился граф, — но я не понимаю, как я могу этим зарабатывать.

— Предположим, мы уговорим одного из твоих друзей помочь тебе… Ты бы объезжал лошадей, купленных по дешевке, а потом продавал бы их по дорогой цене.

На секунду лицо брата Эйлиды просветлело, потом он сказал:

— На деньги, вырученные от продажи одной или даже полудюжины лошадей, мы самое большее могли бы обеспечить себе пропитание. Это капля в море по сравнению с моими долгами.

Эйлида удержалась от слов, которые готовы были сорваться у нее с языка, и произнесла спокойно и мягко:

— Мы должны показать людям, преследующим тебя, что ты готов потрудиться ради выплаты долгов.

— Отлично, вот и держись своей линии! А я рассчитываю только на какой-нибудь немыслимо удачный поворот судьбы!

Это прозвучало не слишком обнадеживающе.

Ночью, лежа на своей постели в полной темноте, Эйлида призналась себе, что вряд ли удастся поладить с кредиторами и вряд ли кто-то снабдит графа лошадьми, которых он стал бы объезжать.

Ей было ясно, что в Лондоне он успел назанимать денег у своих друзей. Он проводил с ними время, гостил у них, ездил верхом на их лошадях, правил их фаэтонами. И, разумеется, брал у них деньги в долг и тратил каждый пенни на то, что Эйлида называла про себя разгульной жизнью.

Она не знала, что это в точности означает, но была уверена, что Дэвид пьет больше, чем следовало бы. И, наверное, немало времени проводит с женщинами, которых никак не одобрила бы покойная мать.

Но, говоря по правде, именно мать и отец портили Дэвида с самого его рождения.

По непонятным причинам, которых не могли объяснить врачи, девятый граф Блэйкни и его супруга только на пятнадцатом году совместной жизни, к великому своему удивлению и радости, произвели на свет сына.

Дэвид был красивым ребенком, родители его обожали, и он, можно сказать, с колыбели заправлял всем в доме. В результате он, понятно, считал, что весь мир вертится ради него.

Граф и графиня снова были в восторге, когда четыре года спустя у них родилась дочь.

Эйлида очень рано начала понимать, что Дэвид для родителей — свет их существования. Они, конечно, любили дочь, но далеко не так сильно, как ее брата.

Она тоже любила Дэвида — его нельзя было не любить. Вспыльчивый и эгоистичный, он тем не менее был смелым, добросердечным и далеко не глупым.

Сразу после окончания Итона, где он получал образование, Дэвид попал в армию. За храбрость он был дважды удостоен похвалы герцога Веллингтона, а после войны его наградили медалью.

Великий герцог захотел, чтобы Дэвид находился при нем в числе других офицеров в оккупационной армии.

Закончив службу и уйдя в отставку, Дэвид вернулся в Англию и очень скоро понял, что для графа Блэйкни Лондон — весьма приятное место.

Он попал в высший свет, и многие товарищи по военной службе ему завидовали.

Все это вскружило ему голову, и Дэвид совершенно забыл о том, что имение его полностью разорено вопреки усилиям отца поправить дела.

Сестра Дэвида превратилась почти что в прислугу, пытаясь поддерживать в доме хоть какой-то порядок.

Теперь граф столкнулся с реальностью, и Эйлида считала, что обязана успокоить и поддержать его, как поступила бы мать, если бы была жива.

— Дела очень плохи, мама, — произнесла она, все еще лежа в темноте без сна, — но я стану горячо молиться, чтобы Дэвид не попал в тюрьму. Пожалуйста, помоги мне… помоги нам обойм. Я не верю, что ты и папа не беспокоитесь о нас.

Девушка наконец уснула, убежденная, что мать услышала ее.

Наутро Эйлида спустилась вниз очень рано.

Она поискала в траве на заросшем сорняками бывшем птичьем дворе и нашла яйцо, снесенное старой курицей. Яйцо это она с осторожностью отнесла домой и подала его Дэвиду на завтрак.

Невзирая на все их тревоги, Дэвид сегодня выглядел намного лучше и веселее, чем вчера. Сказать по правде, Эйлида приписывала это тому, что ему ничего не пришлось выпить за их скромной трапезой. Большое количество кларета и бренди, которое он выпивал в Лондоне, явно шло ему во вред.

К завтраку приготовили и тосты из хлеба, полученного от булочника в обмен на пойманного Гловером кролика.

Масла не было, но владелец одного из коттеджей, знавший, как, впрочем, и все остальные обитатели деревни, в какой нужде живет Эйлида, прислал сотового меда со своей пасеки. Она расходовала этот мед бережливо, и сегодня хватило и Дэвиду, и ей самой.

Эйлида сидела за столом и размышляла, чем им придется пробавляться завтра, а Дэвид вдруг заявил:

— Должен сказать, что я не наелся.

— Может, кто-то из твоих друзей, которые собираются приехать из Лондона на распродажу, захватит с собой что-нибудь посущественнее, — предположила Эйлида, потом рассмеялась и добавила: — Баранья нога или кабанья голова будут приняты с гораздо большим удовольствием, чем ящик вина.

— Я бы хотел и того, и другого! — сказал Дэвид.