Полина Федорова - Провидица поневоле

Следует признать, что устроен был отставной поручик весьма для него приятственно и комфортно. В его распоряжении было несколько комнат, предоставляемых обычно почетным гостям, а также особая прислуга, проинструктированная лично его сиятельством графом Волоцким исполнять быстро и беспрекословно всякое приказание господина Кекина, в том числе и малейшую его прихоть.

На следующий день по приезде в имение Нафанаил был вызван в Розовую гостиную, называющуюся так по розовому цвету мебелей и тисненого штофа на стенах. У окна стояли Анфиска и Парашка, совершенно безмолвные, что в иных обстоятельствах казалось бы решительно невозможным. На софе, положив ногу на ногу, сидел и молча смотрел на молодую графиню доктор Гуфеланд. Сама Натали неподвижно стояла посреди комнаты, закрыв глаза и вытянув перед собой руки, полусогнутые в локтях. Какая-то торжественная тишина царила в гостиной, и Нафанаил, ступив в нее, дальше пошел уже на цыпочках.

— Ну наконец-то ты пришел, — не открывая глаз, произнесла Натали. — Подойди ближе.

Кекин исполнил приказание и приблизился к графине.

— Если б ты знал, как я рада тебя видеть, — произнесла она, и в ушах Кекина опять колдовской мелодией зазвучали серебряные колокольчики.

«Вчера вечером говорено было совершенно иное», — вяло, но все же подумал Нафанаил.

— Вчера вечером была совершенно не та девушка, что стоит сейчас перед тобой, — мягко произнесла графиня.

— Ты умеешь читать чужие мысли? — спросил Кекин, пораженный ее последней фразой, абсолютно точно парировавшей его безмолвное ворчание.

— Да, — просто ответила она. — Та, что стоит перед тобой, умеет это делать. В отличие от той, вчерашней.

— Понял, — промолвил Кекин, ужасно испугавшись, что может подумать о чем-то непристойном. И как только он об этом подумал, в голову полезли всякие неприличные мысли. Неимоверным усилием воли он заставил себя не додумывать их, но это давалось ему с большим трудом. Почувствовав его состояние, графиня тотчас пришла ему на помощь:

— Не беспокойся Нафанаил, я не собираюсь более пользоваться моим даром без твоего на то согласия. Ты не сердишься на меня?

— На тебя? — улыбнулся Кекин. — Я даже не сержусь на ту, что сравнила меня вчера с противной микстурой. К тому же это было весьма остроумно.

— Это было жестокое остроумие, — заметила ему Натали. — Я рада, что ты так снисходителен. Но хочу попросить тебя: никогда, даже в мыслях своих не помышлять оставить меня, что бы тебе ни говорила та, другая. Ведь ты вчера поколебался в своем желании помочь мне…

— Не в желании, в возможностях, — поправил ее Кекин.

— Но ведь ты хотел оставить меня.

— Это была лишь минутная слабость, — твердо произнес Нафанаил. — Клянусь, что я не оставлю тебя и буду рядом до тех пор, покуда в том будет надобность.

Графиня опять, как в первое их свидание, кротко улыбнулась и обняла отставного поручика, прижавшись к нему всем телом. И Кекин почувствовал, что у этого эфемерного создания существует грудь, упругая и не такая уж маленькая и, очевидно, все остальное, что присуще иметь девушке девятнадцати лет. Когда объятие закончилось и Натали отстранилась от Нафанаила и открыла глаза, в ее взоре прыгали веселые бесенята. Доктор, до сего момента разглядывающий узоры ковра на полу, встал и поинтересовался, как графиня себя чувствует.

— Превосходно, — ответила она, но все же присела в кресло.

— Вам следует отдохнуть, — наставительно произнес доктор.

— Хорошо, — покорно ответила графиня. — Только пусть Фанечка посидит со мной.

Фанечка … Его давно никто так не называл, разве что маменька, упокой Господь ее душу, да и то в раннем детстве. К тому же имя это было названо с такой безграничной нежностью и доверием, что он невольно почувствовал, как увлажнились его глаза. Нафанаил нервно сглотнул и присел рядом на предложенный доктором стул.

— Дай твою руку, — попросила графиня.

Нафанаил протянул руку Натали обхватила его ладонь своими пальчиками и вновь прикрыла глаза.

— Какое блаженство, — произнесла она сонным голосом.

Скоро ее дыхание стало глубоким и ровным. Она заснула и проспала почти час. А когда открыла глаза, то первым делом, брезгливо скривившись, отдернула свою ладонь от руки Кекина.

— Что вы тут делаете? — спросила она крайне сухо.

— Я исполнял ваше приказание, — учтиво ответил Нафанаил, взглядом призывая доктора в свидетели. Но Гуфеланд молчал и только посматривал на свой хронометр.

— Оставьте меня немедленно, — глядя мимо Кекина, промолвила Натали с явной досадой. — В противном случае я прикажу, чтобы вас выпроводили.

— Сударыня, как я уже имел честь говорить вам, ваши просьбы для меня закон, — произнес Нафанаил, не скрывая насмешливых ноток в голосе. — И сколько бы вы ни старались, разозлить меня вам уже не удастся.

— Больно нужно мне вас злить, — фыркнула графиня, взглянув на Кекина, как на пустое место. — Много чести будет. Просто я велю сейчас моему камер-лакею не пускать больше вас ко мне ни под каким предлогом. Соблаговолите удалиться.

— Прощайте, — все же задетый за живое, ответил Кекин и направился к дверям гостиной. Но, черт побери, как же она хороша!

— Четыре часа семнадцать минут, — воскликнул доктор, когда отставной поручик затворил за собой двери. — Поздравляю вас, графиня. Ваше сегодняшнее исступление длилось на полчаса менее обычного! Присутствие господина Кекина, и правда, действует на вас благотворно.

— Вы опять за свое, доктор, — раздраженно повернулась к нему Натали. — Сколько можно вам говорить, что я чувствую себя превосходно. И прошу, — графиня подошла к нему вплотную и пристально посмотрела ему в глаза, — не называйте больше в моем присутствии этого имени.

В это время «этого имени» обладатель шел обходной галереей к себе в комнаты, и в голове его положительно происходило смешение чувств. Какая все же несопоставимая разница между больной и здоровой Наталией Платоновной. Как между небом и землей, льдом и пламенем. Причем в болезненном состоянии графиня более совершенна и возвышенна духом, нежели в здоровом, когда она кажется полной противоречий, даже жестокой и не ведающей, что творит. Только что она говорила ему «ты», называла его Фанечкой, чем он был несказанно счастлив, и вот уже ничего этого нет, а есть только холод пренебрежения и досады.

Но он будет прощать ей все обиды, как и было обещано, ибо, на его взгляд, больна она именно тогда, когда кажется себе и другим здоровой. Ее холодность к нему, любые насмешки и оскорбления — все он будет принимать и переносить равнодушно.

Кроме одного.

Того, что она так прекрасна.

Странной и совершенно непонятной Кекину болезнью страдала графиня. В утренние часы чаще всего была она молчалива, на его вопросы отвечала через силу, и ей от него было нужно только одно: чтобы он был рядом. Иногда же она бывала весьма разговорчивой и не сердилась, когда Нафанаил ее о чем-либо спрашивал. Отвечала охотно и, кажется, даже находила в этом удовольствие.