Полина Федорова - Провидица поневоле

Наконец, в половине десятого, горничная Анфиска позвала его в покои графини. Кекин застал ее не одну: в комнате уже сидели в креслах сам граф, его секретарь Блосфельд, доктор и даже Августа Карловна, которая при появлении отставного поручика недовольно заерзала.

Поздоровавшись со всеми, Кекин подошел к Натали. Прикрыв глаза, она сидела на канапе с подобранными под себя ногами, и, как только Нафанаил приблизился к ней, ее лицо снова покрыл тонкий нежный румянец.

— Дорогой Нафанаил Филиппович, — назвала она его полным именем, верно не желая ставить его в неловкое положение своими обычными дружескими любезностями вроде «Фанечки» и «ты» пред столь многочисленным сегодня собранием в ее комнате. — Я желаю сообщить вам, что ваши старания не проходят впустую. Уже несколько дней, как я чувствую себя много лучше, и уже недалек тот час, как наступит мое полное выздоровление.

Граф на сие заявление дочери расплылся в счастливой улыбке, доктор испустил облегченный выдох, секретарь оживился, а Августа Карловна засмеялась, правда, смех ее был похож на звук, если бы по дереву дробно заколотили вдруг сухой палкой.

— Я теперь всецело завишу от вас, дорогой Нафанаил Филиппович, — продолжала графиня, кротко улыбаясь. — Если бы мы не нашли вас, милый друг, меня бы уже не стало, и я знаю это наверное. И живу я теперь одной вашей силой, моя душа слилась с вашей, и ваши мысли и чаяния являются теперь и моими мыслями и чаяниями.

— Благодарю вас, графиня, — принял тон Кекин, оценив ее уместную дипломатичность. — Но позвольте вас спросить, каким все-таки образом вам сообщаются мои мысли? Ведь иногда то, что известно вам, является самым сокровенным в моей душе. И что это у вас за болезнь такая, которая делает вас гораздо совершеннее других, здоровых людей? Я бы тоже был не против так болеть…

— Не вводите себя в заблуждение, дорогой Нафанаил Филиппович, — мягко улыбнулась Натали. — Я очень несовершенна, ибо не самостоятельна. И существую я только вами. Если бы вы умерли сегодня, ваш последний вдох стал бы и моим последним вдохом.

— И все же мне непонятно, — произнес Кекин, — как это возможно. Не могли бы вы объяснить мне…

— Этого более, чем достаточно, — перебила его графиня. — И не надо со мной лукавить. — Она засмеялась. — В вашей книжке, что вы купили в Москве, все это прекрасно расписано, просто вы не очень внимательно читали, увлекшись методами магнетических сеансов. К тому же хочу вас разочаровать: я до того завишу от вас, что пассы и раппорты магнетических операторов, коим вы учились сегодня ночью, ни вам, ни мне совершенно не нужны. Вам не нужно даже, как раньше, простирать надо мною руки — достаточно одного вашего присутствия, одной воли, одного вашего дыхания.

Она открыла глаза и серьезно посмотрела на Кекина. Пораженный новым откровением графини, он стоял, растеряв все нужные слова. Все присутствующие в комнате тоже смотрели на него, даже доктор, но пронзительнее всего глядел на отставного поручика секретарь Блосфельд.

Возвращаясь к себе, отставной поручик был совершенно сбит с толку. В голове все время звучали слова графини: «Я живу теперь одной вашей силой, моя душа слилась с вашей, и ваши мысли и чаяния являются теперь и моими мыслями и чаяниями… И существую я только вами. Если бы вы умерли сегодня, ваш последний вдох стал бы и моим последним вдохом». Но ведь и он живет теперь единственно ею. И если умрет она, незачем будет жить и ему..

Поскольку граф Волоцкий присутствовал сегодня на утренней встрече дочери с отставным поручиком, то последнему было совершенно незачем идти к нему с докладом о состоянии графини. Он и не пришел. Однако чуть позже означенного для Нафанаила часа, в дверь кабинета графа все же постучали.

Платону Васильевичу нездоровилось, пошаливало сердце, но отказываться от вечерней сигары он вовсе не собирался. Посему, выпустив колечко голубоватого дыма, граф громко произнес:

— Войдите.

Вошел секретарь Блосфельд. Граф не то чтобы недолюбливал его, скорее, не видел в нем высоких человеческих качеств, за которые к людям относятся с симпатией, но за качества деловые, которые, несомненно, имелись у Эмилия Федоровича, ценил и уважал. Поэтому, когда тот вошел, предложил ему сесть и приготовился слушать. После четкого и обстоятельнейшего доклада о состоянии дел Блосфельд, немного помявшись, сказал:

— У меня, ваше сиятельство, есть еще одно замечание.

— Да, слушаю вас, — благожелательно произнес князь.

— Мне кажется, что господин Кекин имеет на графиню слишком большое влияние, которое может быть использовано им в корыстных целях, — твердо глядя в глаза графа, сказал секретарь.

— Ну что вы, какие корыстные цели, — отмахнулся от него Волоцкий. — Нафанаил Филиппович отказался от жалованья и вознаграждений и не принимает никаких моих подарков, которые я время от времени тщетно пытаюсь вручить ему. Нет, Эмилий Федорович, в действиях моего друга господина Кекина нет совершенно никаких корыстных побуждений.

— Говоря о корыстных намерениях господина Кекина, я вовсе не имею в виду деньги или подобные ценности, — вкрадчиво произнес Блосфельд, быстро стерев с лица кислую мину, непроизвольно вызванную тем, что граф назвал отставного поручика своим другом.

— Тогда что вы имеете в виду? — спросил Волоцкий.

— Вашу дочь, — без раздумья ответил секретарь.

— Мою дочь?!

— Именно, ваше сиятельство. Как известно, он купил в Москве книгу, которая научает воздействию на людей при помощи магических пассов и раппортов. И я собственными глазами видел, как он тренировался этим пассам.

— Ну и что. Он просто хочет скорее и лучше помочь Наташе избавиться от болезни.

— А мне кажется, он хочет просто научиться лучше манипулировать вашей дочерью. Вернее, ее чувствами.

— Что вы хотите этим сказать? — немного встревоженно спросил граф, понимая уже, к чему клонит секретарь.

— Я хочу сказать, что ему, когда он полностью подчинит графиню своей воле, ничего не помешает воспользоваться этим… как мужчине.

— Что вы такое говорите! — вскричал граф. — Господин Кекин порядочный и честный человек. В этом я неоднократно имел возможность убедиться.

— Я не отрицаю, что господин Кекин делает много для Наталии Платоновны. Но она — красивая, слабая в своей болезни женщина, а он — здоровый привлекательный мужчина. Посмотрите, как он иной раз смотрит на нее.

— Нет, Нафанаил Филиппович никогда не посмеет воспользоваться слабостью моей дочери. Не помыслит даже. Не та у него порода. Да и влияние на нее у него ограниченно. Когда графиня выходит из своего болезненного состояния, она терпеть его не может.

— Однако, как мне кажется, его власть над ее сиятельством достигла таких пределов, что уже в его силах приказать ей что-либо, пока она находится в исступлении, с тем чтобы она исполнила это приказание, когда исступление пройдет.