Джули Хоган - Разорвать паутину лжи

— Ну да. После смерти твоих родителей, конечно. — Он смотрел на нее ласково, сочувственно. — Я забыл. Извини.

Она никогда не откровенничала раньше ни с одним мужчиной, да ее и не тянуло к этому.

— Нет, я все время жила в приютах. Все детство. Сменила десяток приютов, пока в шестнадцать лет не сбежала. Мы с Шэрри придумали историю о моих родителях.

Странное выражение промелькнуло на его лице, какое-то мрачное, неодобрительное. Лорен видела его напрягшийся подбородок, появившуюся легкую складку на лбу, его сжатые губы.

Ее пульс учащенно забился. Она была смущена его реакцией.

— Лорен, — Коул уже не скрывал своего неодобрения, — зачем, черт возьми, тебе понадобилось лгать о таких вещах?

Она разъярилась, как дикая кошка. Меньше всего она ожидала услышать от него упрек.

— Почему ты реагируешь так, словно я лгала именно тебе, Коул? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Это не имеет никакого к тебе отношения.

Он ответил вопросом на вопрос:

— Почему же ты захотела, чтобы Джим рос, думая, что быть приемышем постыдно?

Ее злость росла, а терпение заканчивалось. Безусловно, Коул оказал ей большую услугу сегодня, но это не означает, что он получил право лезть в то, что его совершенно не касается. Как глупо было с ее стороны потерять бдительность и поделиться с ним своей тайной! Господи, да все, кому не лень, осуждали ее с самого рождения. Неужели она так ничему и не научилась за двадцать шесть лет?

— Послушай, Коул, — сказала Лорен медленно, с достоинством, вставая из-за стола. — Мне кажется, я уже по горло сыта развлечениями. А тебе желаю приятной ночи.

И она вышла из шумного боулинг-клуба, оставив его с двумя парами взятых напрокат спортивных тапочек, полным кувшином пива и остывшей пиццей.

Коул не слышал звука бесконечно падающих кеглей. Он смотрел вслед уходящей Лорен. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что ему нравится наблюдать за ее походкой. Он подавил желание стукнуть кулаком по этому дешевому липкому столу клуба Херби.

Могло ли случиться что-то более худшее? — спросил он себя. Нет… хотя да. Она могла заплакать.

Но самым ужасным было то, что он не злился на Лорен. Ей пришлось, по-видимому, пережить очень трудное детство. Но она не только чего-то добилась в своей жизни, но и усыновила Джима.

Коул сник. Он почувствовал себя самым большим ничтожеством во всем штате Калифорния.

Он обидел Лорен, потому что был зол на другую женщину, которая обманула его, на другую женщину, которая бросила их сына. Он злился на Келли, а обрушил свою злость на Лорен.

Но что бы он ни чувствовал, это не оправдывало его бестактности, тем более в тот момент, когда она была похожа на птенчика, приготовившегося к первому в жизни полету. Она нервничала, рассказывая ему о своем детстве. Крутила в руках пивной стакан и даже не притронулась к пицце, хотя очень любила поесть.

Коул вспомнил их женитьбу, отъезд Джима и Шэрри, боулинг. Вспомнил, как они смеялись, как он целовал ее. Вспомнил о неумных, опрометчивых словах…

Сейчас ему надо догнать Лорен и покаяться.

Было полнолуние, и яркая луна освещала Коулу путь. Он шел самой короткой дорогой к дому. Свернув на ее улицу, он заметил Лорен. Она бежала грациозно и быстро, как лань.

— Лорен! — позвал он. Его громкий голос нарушил тишину спокойного маленького городка.

Она не оглянулась.

— Лорен, подожди, — снова позвал он.

Лорен вздрогнула и взбежала на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки. Ей надо было укрыться в доме прежде, чем Коул догонит ее. Конечно, дом больше не был ее убежищем, ведь она пригласила в этот дом чужого мужчину. Но больше ей негде укрыться от его злости, его проклятого осуждения.

Ей показалось, что Коул вскочил на крыльцо одним гигантским прыжком. Это невозможно, подумала она. Невозможным казалось и то, что вид у него был робкий.

— Я сожалею, — сказал он низким ласковым голосом. Ночь была теплой, спокойной, тихой. — Я очень сожалею.

— Все это неважно, Коул, — солгала она. Это было важно, очень важно. Она открыла ему душу, а он!..

— Нет, это важно, — прошептал он. — Важно для меня.

Лорен опустила глаза, покачала головой и сказала твердым голосом:

— К счастью или к несчастью, но я давно уже живу самостоятельной жизнью. И научилась не обращать внимания на то, что другие думают обо мне. Это дает мне силы выжить.

— Лорен, дорогая, — сказал он вкрадчивым, извиняющимся голосом, от которого ее сердце сжалось. — Я был сам не свой тогда. Черт побери, не в моем обыкновении кого-то осуждать.

У нее сдавило горло. Хотелось поверить ему, доверять ему, потому что… да потому что, черт возьми, он ей слишком нравился.

— Что ты хочешь от меня, Коул? — устало спросила она.

— Я хочу выслушать тебя. И хочу узнать, кто ты.

Господи, если бы она только могла выполнить эту его нехитрую просьбу. Но если он узнает, кем она была на самом деле, он не будет испытывать к ней симпатии или, еще хуже, накричит на нее.

Она покачала головой со словами: «Я не…» Но он остановил ее и слегка коснулся ее щеки. В его взгляде была доброжелательность.

— Ты не могла бы дать мне еще один шанс?

Что происходит со мной? — подумала Лорен, инстинктивно прижавшись к его грубой ладони, в то время как теплые слезы проложили дорожку слабости на ее щеках. Она прерывисто вздохнула.

Если бы только этот человек, у которого было благополучное, счастливое детство, мог понять, как росла она, у которой не было ни друзей, ни родных. Понять, чего она была лишена, чего натерпелась в приемных семьях, тогда, возможно…

Своим сильным шершавым пальцем Коул смахнул с ее щеки предательскую слезинку и посмотрел на Лорен с такой участливой улыбкой, что она неожиданно задрожала от страстного желания.

Он обнял ее, прижался губами к ее макушке.

— Расскажи мне все снова, и на этот раз я буду вести себя правильно.

Его сострадание было для нее более губительным, чем осуждение. Она почувствовала смутную тревогу, когда теплое дыхание и волнующий запах его тела окутали ее. Лорен невольно разомлела в его объятиях.

— Мои родители бросили меня, когда я была еще малышкой. — Лорен посмотрела ему прямо в глаза, заставив его вздрогнуть. — Точнее, вышвырнули. На остановке поезда. Как мусор.

Его лицо потемнело, но она инстинктивно почувствовала, что он не злится на нее.

— Дорогая, — начал он, но она подняла дрожащую руку, останавливая его.

— Я не только не родилась богатой, Коул. Я была больше чем просто бедной. Я чувствовала себя никому не нужной, как сломанная кукла, с которой никто не хочет играть. Всю свою жизнь я была одинока. Никому никогда не была нужна. Ты в состоянии это понять? Никому и никогда!