Сандра Даллас - Веселое заведение

— Я хочу сказать, что слышала о таких людях. Но лично мне их знать, конечно же, не приходилось. У нас вполне процветающая ферма. А Джон — отличный хозяин. Тут уж надо отдать ему должное. К тому же у наших родителей были деньги. Но я тоже могла бы жить на такой же вот убогой ферме… Милостью господней…

— Милостью господней — что? — спросила Эдди.

— Да ничего… Это просто так говорится. Вроде как благодаришь Творца за свое благополучие.

— Милостью господней, — повторила Эдди. Она страшно любила всякие умные слова и торжественные изречения.

— Моя мать родом из Нью-Джерси, она получила в свое время благородное воспитание, — продолжала говорить Эмма, поглаживая кончиками пальцев кусочки ткани в своих руках. — Это она научила меня шить и вышивать. Мать училась в частной школе Элизабет Стефенс в Нью-Джерси.

— Стало быть, ваша мать умела читать? Я, знаете ли, тоже грамотная.

— Уж конечно, умела. Она и по-французски читала. Как-никак мисс Стефенс держала пансион для благородных девиц. Моя мать, когда была еще совсем маленькая, вышила там на уроке удивительно красивую салфетку со стишками. Я до сих пор их помню:

— Ну, разве не прелесть? — спросила Эмма.

До Истины и ее познания Эдди не было никакого дела.

— Милостью господней… — произнесла она полюбившиеся ей слова.

Эмма с удивлением на нее посмотрела, после чего снова вернулась к своему рукоделию. Собрав материю в гармошку, она протолкнула иголку вперед с помощью сидевшего у нее на пальце серебряного наперстка. Разгладив шов так, чтобы нигде не морщило, она полюбовалась на дело рук своих.

— Зря я, пожалуй, взяла черные нитки. Говорят, если сшиваешь лоскутное одеяло черными, то никогда тебе под ним со своим избранником не спать. Но я в такие глупости не верю. А вы?

Эдди лично предпочитала судьбу не испытывать, но затевать разговор на эту тему, а также обсуждать рукоделие Эммы ей не хотелось. Поэтому она пожала плечами и сказала:

— Это вы потому такая смелая, что у вас счет в банке имеется. — На руку Эдди сел крупный комар, и она прихлопнула его ладонью, но не раньше, чем он успел отведать ее крови. Эдди смахнула мертвое насекомое и слизнула алую капельку с укушенного места. — У нас в Налгитасе комары размером с кузнечика, а кузнечики — как цыплята, — не без гордости сообщила она.

— А какого размера у вас цыплята? — спросила Эмма.

Эдди нахмурилась.

— Они такие же, как везде. Вы что же — не знаете, какие бывают цыплята? — Интересно, подумала Эдди, не посчитает ли ее Эмма слишком назойливой, если она еще раз спросит о ее счете в банке? Конечно, Эдди, по большому счету, было на это наплевать, но она давно уже пришла к выводу, что очень полезно знать о принадлежащих другим людям деньгах. — Ну, так, милочка, есть у вас деньги в банке или нет?

Похоже, Эмму этот вопрос нисколько не смутил.

— У Джона есть. А у меня — ни цента. Думаю, вы слышали наш разговор. Все деньги принадлежат ему.

— Так чаще всего бывает, когда речь идет о муже и жене, но ведь вы брат и сестра. Должны же у вас, как у сестры, быть собственные средства…

Эмма перевернула рукоделие и стала разглаживать ладонью свою работу с изнанки. Ее внимание привлек сложный шов, где соединялись сразу три элемента. Край одного из них перекрывал другой на десятую часть дюйма больше, чем следовало, и Эмма вытянула из шва нитку. Потом она положила работу на колено, откинула назад голову и закрыла глаза, слегка придавив веки кончиками пальцев. Эдди смотрела на нее во все глаза. Ей еще не приходилось проводить столько времени в компании с доброй христианкой. Хотя ее мать любила-таки почитать Библию, Эдди доброй христианкой ее не считала, хотя бы потому, что та позволяла своему мужу приставать к своей же собственной дочери. По мнению Эдди, это была не христианская вера, а пустой пирог — одна корка и никакой начинки.

— Половина — моя. И принадлежит мне по праву, — сказала Эмма, так и не открыв глаз. — Отец хотел, чтобы ферма и земля — а у нас ее немало — перешли к нам обоим. Он мне доверял. Говорил, что я лучше разбираюсь в том, как и куда вкладывать деньги, поскольку Джон до того жаден, что даже не в состоянии подчас блюсти собственную выгоду. Но мнение отца относительно моих способностей найти себе достойного супруга не было столь лестным; он очень боялся, что я выйду замуж за человека, которого будут прежде всего интересовать мои деньги. Потому-то он и оставил все Джону, полагая при этом, что он со мной поделится. Джон, конечно же, и не подумал со мной делиться, и я с этим ничего поделать не в состоянии, поскольку отец свою волю никак в письменной форме не зафиксировал. Но это вовсе не значит, что дома меня перегружают работой. Делать меня ничего не заставляют, просто Джону смерть как не хочется на меня тратиться. Джон жутко скаредный во всем, что не относится к его делу; но он и тут жадничает, а, занимаясь инвестициями и играя на бирже, слишком жадничать нельзя. Самое интересное, Джону даже не приходит в голову, что он обманывает меня или как-то ограничивает мою самостоятельность. Он искренне считает, что поступает со мной по справедливости. Кроме того, в делах он мне доверяет. Вы же слышали, что он сказал? Просил меня проследить за инвестициями в Нью-Мексико.

Эмма сделала паузу, но Эдди в разговор вступать не стала в надежде, что ее собеседница продолжит свой монолог. Так оно и случилось. Но когда Эмма заговорила снова, голос ее слегка прерывался от волнения.

— По правде говоря, я думаю, что Джона мой отъезд обрадовал. Теперь, когда меня нет с ним рядом, он может делать с наследством все, что ему заблагорассудится. С другой стороны, я тоже рада, что от него уехала. Мы с ним никогда особенно друг друга не любили, но в последнее время наша взаимная неприязнь стала перерастать в ненависть. У Джона в банке десять тысяч долларов, половина из которых — моя; более того, мне по праву принадлежит половина всего остального достояния, поскольку есть еще ферма, которая, впрочем, тоже записана на его имя, — тут Эмма издала короткий, сухой смешок. — И из всего этого мне достались лишь две шляпки и билет в одну сторону до Налгитаса.

Эмма и вправду была глупа и ничего в жизни не смыслила. Глупа — и чрезмерно болтлива. Эдди придвинулась к ней чуть ближе и сказала:

— Вы не должны рассказывать подобные вещи всем и каждому. Есть люди, которые способны убить и за меньшее.

— Положим, я рассказываю не о том, что у меня есть, а о том, что у меня могло бы быть. Так что мои слова ничего не стоят.

— Тем не менее я бы на вашем месте не стала распространяться на эту тему в Налгитасе. Там ошиваются опасные люди. Взять того же Бака Соррела, к примеру.