Элла Лерлэнд - Твое обручальное кольцо

В пятидесяти ярдах впереди возвышался старый каменный столб, служивший финишной отметкой. Совсем близко от него Алан Чейн криками подбадривал своего жеребца Изумруда, но его голос относило ветром.

Черт побери, подумал Рон, натягивая поводья над взметавшейся гривой гнедого. Рональд Бартон никогда не проигрывал гонки без борьбы.

За десять ярдов до финиша гнедой вырвался вперед. Не в силах больше сдерживаться, Рон испустил победный крик, способный долететь до гор Сьерра-Невады.

— Черт побери, Корн! — крикнул он в ухо лошади. — Мы это сделали!

Ничто не сравнится с победой, думал он, похлопывая гнедого по взмыленной холке. Она заставляет мужчину снова почувствовать себя сильным. Непобедимым.

Рон перевел гнедого на шаг. Сняв шляпу и держа ее в руке, Алан развернул свою лошадь ему навстречу.

Рон усмехнулся, увидев лицо друга, огорченного поражением. Такое же выражение он замечал и раньше, на лице другого парня, которого обошел на гонках. Дважды в Инди и один раз в Лемансе.

Но это случилось давно, когда у Рона были обе руки и неодолимая жажда жить в невероятном темпе. Теперь же гонки, которые он выигрывал, что-то значили только для него самого, и даже радость победы начинала изредка утомлять.

— А ведь был уверен, что обойду тебя сегодня, — объявил Алан, когда пыль осела.

— Ты почти сделал это. Просто Корн не мог допустить, чтобы его обошел такой молодой жеребец.

— Это происходит со всеми нами — раньше или позже.

— Черта с два!

Рон направил Корна в загон.

Как утверждал дед Рона по материнской линии, активный противник Реконструкции, старая конюшня была построена сразу после войны за независимость. Все остальные, включая отца Рона, считали, что ее сооружением они обязаны испанским солдатам времен колонизации.

Однако Рона это никогда не волновало. Он любил каждый дюйм старой конюшни и той земли, на которой она стояла.

Как только он подрос и уже не съезжал с седла, отец начал учить его верховой езде в этом самом загоне. Старик и его помощники всегда были рядом и выкрикивали советы. Каждый раз, когда он ошибался, старый ковбой поправлял и подбадривал его.

— Бросай эту петлю, парень. Сделай это раньше, чем бык заставит тебя петь сопрано до конца дней. Работай кистью руки, сынок, как я учил тебя. Работай как следует! Ничто не сделает из тебя мужчину лучше, чем верховая езда и лассо.

Рон улыбнулся про себя. Первый раз, взявшись за лассо, он страшно боялся, что потеряет сразу все зубы и переломает ноги, но гордость не позволила отступить, и в конце концов он стал лучшим наездником округа.

Оба друга спешились, и лишь тогда Алан полез в карман рубахи за двадцатью долларами.

— Энн убьет меня, когда узнает, что я снова проиграл, — пробормотал он, вложив двадцатку в нагрудный карман Рона.

— Тогда не говори ей.

— Ты же знаешь Энни. Рано или поздно она умудряется выведать все мои секреты. — Алан покачал головой. — Запомни, Рон: чертовски трудно быть женатым на ученой женщине.

— Да-а, я вижу, как ты несчастлив, каждый раз, когда останавливаюсь около твоего дома.

Думая о том, как повезло Алану, Рон гладил Корна по носу рукой, которая все еще держала поводья. Спустившись на землю, он снова стал лишь парнем с недостатком, который нельзя скрыть, и ворохом горьких воспоминаний.

Заведение Фрэнка было чуть больше наспех сколоченной лачуги. Усталые и мучимые жаждой сельскохозяйственные рабочие могли здесь промочить горло дешевым пивом и часами обсуждали торговые новости.

Платил Рон. От двадцатки Алана осталось одно воспоминание. Оба они прочно приросли к стойке, сжимая в руках кружки с холодным пивом, — самым лучшим, с точки зрения Фрэнка.

— Как Энн? — спросил Рон после первой кружки. Лицо Алана смягчилось, как и всегда, когда он говорил о жене.

— Отлично после того, как прошли утренние недомогания.

— И что ты испытываешь при мысли еще об одном малыше?

— Примерно то же, что ты — после первой победы в Инда.

Улыбнувшись Алану, Рон почувствовал знакомое волнение, сжавшее горло.

— Это здорово, правда?.

Когда он говорил о прошлом, его голос становился веселым и беззаботным.

Алан зачерпнул горсть фисташек из старой деревянной миски и высыпал ни стойку.

— Между прочим, мы с Энн хотели бы, чтобы ты стал крестным отцом нашего будущего ребенка. Как ты?

Рон проглотил комок в горле.

— Черт, это было бы здорово! Если я не испорчу его, как испортил Рона.

Алан засмеялся.

— Извини, старина. Ее, а не его.

— Заливаешь!

— Не больше, чем оператор ультразвукового аппарата.

— Ты постареешь к тому времени, когда Рон и будущий малыш закончат школу.

— Ну, Энн не даст мне состариться. Уверяет, что у нас будет уйма времени на то, чтобы подкрашиваться и выглядеть о'кей.

Рон познакомился с Энн, когда Алан впервые оказался под следствием. Тогда она была его золовкой, сестрой жены, которая подбила дочь заявить на отца в полицию. Тогда никто не верил, что родная мать может заставить свою дочь лгать, но именно это и сделала Мэгги Чейн. Лишь после смерти Мэгги, когда Милли переехала к Энн, открылась правда.

Рон тяжело привыкал к женщине, которая помогла отправить его лучшего друга в тюрьму, но изменил мнение, когда Энн вместе с Джейн помогли выиграть дело Алана при очередном слушании.

После Алан уговорил Энн остаться с ним навсегда, а год спустя с громким криком на свет появился Рон Филдинг Чейн, унаследовавший упрямый нрав своего отца.

— Джейн уже согласилась быть крестной, — добавил Алан, словно только что вспомнил об этом.

Рон кивнул и сосредоточился на пиве.

Они вместе с Джейн ждали в приемной, когда родился Рон Чейн. Были и на крещении, и на каждом дне рождения крестника. Каждый раз, когда они оказывались вместе, он хотел ее.

Это очень легко объяснить. Друзья юности Рона, да и он сам, называли таких женщин, как Сандерс, «аппетитными». Округлые формы заставляли кровь в жилах мужчины бежать быстрее.

Но больше всего ему нравились ее улыбка и блеск золотистых глаз, говоривших мужчине, что он — самый привлекательный из всех, кого она когда-либо встречала.

У его жены тоже были такие глаза. И она тоже была умной, сексуальной и волнующей. Вот только вовсе неверной и, главное, недоброй.

— Эй, эти часы правильные?

Алан окликнул бармена именно в тот момент, когда Рон подумывал о следующей кружке.

— Не идут! Сломаны! — проорал в ответ Фрэнк.

Ему было семьдесят, однако волосы его напоминали по цвету красное дерево. Слух он потерял почти полностью, работая на лесопильном заводе, и уже не мог разговаривать нормально.

— Ну, мне пора. — Алан осушил последнюю кружку и поднялся. — Пошли к нам. Энн и Ронни всегда рады тебя видеть.