Джорджина Форсби - Только этот мужчина

С хорошими или дурными намерениями обратился к ней старик-адвокат, Палома так и не поняла, но решила держаться с ним на расстоянии. Что же касается советов, то в них она не нуждалась. Палома знала о Джоне Патерсоне все. И даже то, что он был исключительным любовником.

Во-первых, Анна, а во-вторых, сама жизнь научили ее защищать себя и отстаивать то, во что верила. А сейчас она больше всего стремилась увидеть своих детей.

Что означает этот внезапный вызов на станцию? Может быть, девочки уже там? Палома села в машину, завела мотор и поехала, старательно придерживаясь левой стороны.

Как и в прошлый раз, Джон встретил ее в дверях. Его угловатое лицо было непроницаемым.

— Они в гостиной, — произнес Джон.

То, чего она непрерывно жаждала на протяжении последних десяти лет, должно было сейчас произойти, но внезапно Палома почувствовала, что не может пошевелиться. Вместо того, чтобы поспешить в дом, она, замерев, уставилась на Джона, как будто впервые видела перед собой этого человека. Она побледнела. Перед глазами все поплыло, пол закачался.

— Палома! — только и успел воскликнуть Джон.

Он подхватил ее на руки, дрожащую и обессилевшую, и перенес через холл в другую комнату, где опустил на софу и приказал:

— Лежи. Сейчас я принесу бренди.

Палома на минутку закрыла глаза. Но вдруг, услышав рядом шепот, подняла тяжелые веки и увидела перед собой двух девочек.

Она всегда знала, что девочки отличались друг от друга, но не подозревала, что они такие разные. Одна из них была худенькая, гибкая, длинноногая, лицом и фигурой походившая на мать. Другая — маленькая и пухленькая. И Паломе, пытавшейся ее охарактеризовать, невольно пришло на ум определение — милая. Девочка удивленно хлопала глазами, на губах играла открытая, светлая улыбка. Казалось, весь ее облик выражал радость, жизнелюбие и непоседливость, в противоположность грустной задумчивости ее сестры. У высокой девочки глаза были голубые, а у пухленькой — Палома была потрясена — зеленые, точно такие, как у нее. Волосы же у обеих были совершенно рыжие, только у худенькой они доходили до плеч, а у другой обрамляли лицо ореолом мелких кудряшек.

— Привет, — поздоровалась Палома, улыбаясь. Ее сердце сильно билось, дыхание было неровным. В последний раз она видела девочек, когда им было лишь семь дней отроду. Тогда она рыдала, охваченная отчаянием. Чувства, пережитые в те дни, — опустошенность, горькое ощущение одиночества — возродились в ней с такой силой, что ей с трудом удалось удержаться от слез.

— Привет, — ответили девочки в один голос и, взглянув друг на друга, представились: — Патерсон.

И зажмурили глаза, словно загадывали желание.

Палома вспомнила эту детскую примету.

— Я думаю, ваши желания сбудутся.

— Мы тоже так думаем, — бойко ответила та, что пониже. Она разглядывала Палому с нескрываемым интересом и вдруг спросила:

— Вы плохо себя чувствуете?

— Нет, я…

Палома уже почти пришла в себя, когда Джон появился в дверях с маленьким стаканом бренди.

— Вот, выпей это.

— Мне уже гораздо лучше.

— Выпей.

Она открыла рот, чтобы возразить, но дети захихикали.

— Вам не стоит спорить с папой, — посоветовала худенькая. — Мама всегда говорила, что его невозможно ослушаться, когда он говорит таким голосом.

Палома знала их имена: высокую звали Виола, а ту, что пониже, — Лавиния. Но пока Джон не представил их, она мысленно называла их Викторией и Кристиной. Через некоторое время Палома заметила, что девочки глядят на нее с интересом и откровенным восхищением.

— Я знаю, кто вы, — радостно воскликнула Лавиния. — Вы фотомодель, да? Вы — Рискующая женщина.

Знаменитая косметическая фирма, желая несколько изменить свой приевшийся имидж, проводила рекламную кампанию, чтобы привлечь к себе угасающий интерес широкой публики. Сюжет с Рискующей женщиной поднял объем продажи продукции фирмы до сумасшедших размеров и принес невероятный успех как фирме и рекламному агентству, так и самой Паломе.

— Мне пришлось стать ею, — сказала Палома, поставив стакан с бренди на тумбочку. — Но это в прошлом. Сейчас я уже этим не занимаюсь.

Она не видела Джона, но чувствовала, что он внимательно следит за разговором. От волнения у нее задрожал подбородок.

Лавиния рассмеялась.

— А что, вам не нравилось быть фотомоделью?

— Иногда это бывало даже увлекательно, — стараясь быть объективной, заметила Палома. — Но в основном это скучно и однообразно, например, когда вертишь головой во все стороны, улыбаясь толпам фотографов. К тому же это нелегкая работа. Но я не училась в университете и не получила никакой специальности, вот и пришлось заниматься тем, что было мне под силу.

Девочки обладали хорошими манерами Анны. Они непринужденно говорили о бабушке, о школе, расспрашивали о путешествиях. Постепенно и Палома почувствовала себя свободнее и вскоре уже рассказывала короткие веселые анекдоты. Всем было хорошо. Палома старалась не думать ни о чем, кроме радости встречи, но все же сердце ее ныло.

Спустя некоторое время в беседу вмешался Джон, и вот она уже шла к двери в его сопровождении. Девочки хотели ее проводить, но когда отец запретил им это, они подчинились без всяких капризов, пожелав гостье всего доброго с интонациями, живо напомнившими ей Анну. И Палома отвернулась, чтобы дети не заметили слез в ее глазах.

Джон проводил ее до машины. После неловкой паузы он сухо спросил:

— Надеюсь, ты довольна?

Покорно кивая головой и отводя взгляд, она попыталась открыть дверцу автомобиля.

— И у меня есть твое обещание не стремиться больше к встрече с детьми!

Не зная, что возразить, Палома опустила голову еще ниже.

— Посмотри на меня, — сказал Джон с металлом в голосе, поднимая за подбородок лицо растерянной женщины с застывшим на нем выражением боли и отчаяния.

Сквозь пелену слез его властное и жесткое лицо казалось Паломе неясным, и только холодный блеск глаз пронзал ее насквозь. Время остановилось для нее. Вдруг она громко всхлипнула.

— Боже, Палома, не надо! — неожиданно сочувственно проговорил Джон.

— Извини. — Женщина безрезультатно боролась с рыданиями. — Ничего страшного. Это скоро пройдет.

— Я не могу отпустить тебя в таком состоянии, — растерянно сказал Джон, но по его нерешительному тону Палома почувствовала его нежелание продолжать беседу. Дрожащая, она вновь вернулась к дверце машины. — Нельзя садиться за руль в таком состоянии. — Голос Джона прозвучал отрывисто.

Пошарив в сумке, Палома вытащила носовой платок и высморкалась. Слезы снова навернулись на глаза. Ей хотелось скорее уехать отсюда, пока она окончательно не потеряла контроля над собой и не разревелась, как ребенок, потерявший игрушку.