Джерри Уандер - Верить и любить

— Вряд ли тетушка Агата оценила твой непоколебимый оптимизм, милый. — Николь заулыбалась, взглянув на отражение Джонни в смотровом зеркале. — Ты причинил ей лишь головную боль.

— Иначе мы не увиделись бы с ним так скоро, — резонно заметил Генри.

За несколько миль до «Причала», на развилке у рыбачьего поселка, неожиданно показалась неповторимая соломенная шляпка Дианы. Николь посигналила, и та помахала им рукой.

— Слава Богу, что хоть ее не коснулись все эти треволнения, — вздохнула Николь.

— Куда вы ездили? — поинтересовалась Диана, располагаясь на заднем сиденье.

— Мы спасали Джонни! — торжественно объявила Николь.

— «Блондинка» похитила, — пояснил Генри.

Диана выронила сумочку и оцепенело уставилась на них.

— Генри побежал за самолетом…

— Подождите, я же так вообще ничего не пойму, — захлопала глазами ошарашенная Диана.

— Почему бы нам для начала не присесть за столик? — предложил Генри, лихо выруливая к «Причалу».

Диана кивнула в знак согласия и пытливо посмотрела на него.

— Ведь вы отец Джонни, правда?

— Как вы угадали?

Она лукаво улыбнулась и перевела взгляд на мальчика.

— Джонни — ваша уменьшенная копия, кроме того, вы не стали бы так умиляться чужим ребенком.

— Я умилялся?!

— Еще как, прямо не могли нарадоваться на него. Вы и на Николь смотрите с обожанием, когда она занята или отвернется.

— Неужели? — Он озадаченно потер переносицу. — Честно говоря, я бы выпил чего-нибудь прохладительного, в такое пекло гонки по летному полю, знаете ли, приводят к обезвоживанию организма.

— Я угощу тебя пивом. — Николь отдала ему Джонни и мигом принесла из кухни две бутылки пенистого темного напитка.

Если Диана умудрилась почуять, что Генри глаз не сводит с Джонни и его матери, она наверняка уловила, какие чувства питает к нему Николь. К счастью, ей хватило такта не произносить этого вслух.

Днем и к вечеру заказов не прибавилось, посетители заходили лишь изредка. Расшалившийся Джонни наконец угомонился, и Николь отнесла его в коттедж, а в ресторане все еще оживленно обсуждались минувшие события. У Поля словно гора с плеч свалилась, отныне он избавлен от преступной поклонницы.

— Отпустила нашего сердцееда на танцы, похоже, до закрытия никто не пожелает зайти в бар, — сказала Диана, когда Николь вернулась и сообщила, что бэби уснул. — Я думала, Генри придет поужинать, но он, наверное, вдоволь находился сегодня и предпочел отдохнуть…

В этот момент у входной двери настойчиво прозвенел колокольчик. Николь нехотя побрела открывать дверь. Духовка давно выключена, продукты убраны в холодильник — неужто какому-то лунатику взбрело в голову проголодаться или потребовать выпивку так не вовремя? Хотя это и шло вразрез с ее принципами, Николь с удовольствием отправила бы непрошеного гостя на все четыре стороны.

Вопреки ее предположениям, это был «каменный гость»… Генри.

— Боже мой, что случилось? Тебе плохо, опять нога разболелась? Надо срочно позвонить в госпиталь, — переполошилась Николь.

— Нога побаливает, но с сегодняшнего дня я приучаюсь ходить без трости.

— Зачем ты экспериментируешь после такой колоссальной нагрузки? Вдобавок на улице темнота хоть глаз выколи. Право, ты ненормальный!

— Ничего подобного, у меня с собой фонарь, а вообще я здесь не для того, чтобы демонстрировать тебе свои достижения. Мы должны кое-что обсудить. — Он взглянул на ее утомленное лицо. — Но если ты собиралась ложиться…

— Не беда, я в состоянии тебя выслушать.

В коттедже Николь провела его через узкий коридор в гостиную, слабо освещенную торшером.

Старое трюмо, овальный коврик на деревянном полу, покрытый батиком тростниковый диван, плетеное кресло-качалка и журнальный столик составляли скромную обстановку этой уютной маленькой комнаты. Белые кружевные занавески были раздвинуты, и в открытое окно из садика вместе с теплым ветром вливался цветочный аромат.

Николь жестом пригласила его присесть на диван, а сама устроилась в кресле.

— Что за срочное дело заставило тебя прийти? — спросила она нетерпеливо.

— Я хочу объяснить, почему нам с Джонни лучше не встречаться, когда он вырастет. Помнишь, я говорил, что это не слишком удачная мысль?

Она исподлобья с досадой посмотрела на него. Без сомнения, после всех испытаний, выпавших сегодня на его долю, Генри еще острее почувствовал, как привязался к сыну, но к чему являться за отпущением грехов среди ночи?

— Я подумал, что недостоин находиться рядом с ним. — Слова застревали у него в горле. — Ему не нужен отец-калека.

— Вот новость! Разве для Джонни главное — твои проворные ноги?

— Я даже не смогу научить его тому, что умел делать раньше. Представь себе наставника, ковыляющего по спортивной площадке. — Генри презрительно хмыкнул. — Куда разумнее не позориться перед сыном.

— В жизни не слыхала подобной нелепицы!

— Не перебивай меня. В порыве самоуничижения я сказал себе: либо я буду Джонни безупречным отцом, либо вообще никаким. Но с тех пор кое-что изменилось. Во-первых, ты упрекнула меня на прошлой неделе, будто я опасаюсь насмешек и упиваюсь своим несчастьем…

— Я этого не говорила, — возразила ему Николь.

— Значит, подразумевала. Важно то, что твои слова разбили в пух и прах мои доводы. Но поначалу я сгоряча обвинил тебя в черствости и непонимании.

— А в чем заключался второй переломный момент?

— Он наступил несколько часов назад, когда я слегка пробежался по взлетной полосе.

— Не обольщайся, в экстренных обстоятельствах человек способен превзойти самого себя.

— Да, и все же я пробежал около ста метров. Пускай мне заказан путь на олимпиаду, но я нужен Джонни и уверен, что он, когда подрастет, будет гордиться своим отцом.

— О, Генри, он будет счастливейшим ребенком на свете! — Дикая радость захлестнула ее, Николь быстро подошла и села рядом с ним на диван.

— Ради этого я сделаю все. Мои опасения были так глупы и ничтожны. — Он взял ее руку и прижался губами к тонкой пульсирующей прожилке на запястье. — Теперь я готов своротить горы.

— Жизнь больше не представляется тебе в черном цвете?

— Нет, — едва слышно прошептал он и поцеловал ее в нежные разомкнутые губы.

У Николь закружилась голова от его близости и знакомого мужского запаха, она почувствовала возрастающую слабость во всем теле, которое стало податливым и отзывчивым в его руках. Генри зарылся лицом в благоуханную мягкость ее пышных волос, рыжие локоны струились сквозь его пальцы, жаркие губы касались ее век, щек, шеи.

Генри развязал узел на поясе ее халата и распахнул полы, провел ладонью по матовой бархатистой коже, осыпал поцелуями се грудь, живот и бедра, продлевая мучительное наслаждение, пока Николь не выгнула спину, простонав его имя. Он как пушинку подхватил ее на руки и понес в спальню.