Ванесса Фитч - Жизнь удалась

И она была настолько наивна, что высказала ему это.

И конечно, в тот день он просто уничтожил ее, сказав, что она ведет себя как глупая дурочка, что платил за нее из чувства благодарности к ее отцу, который однажды, единственный из всех знакомых, одолжил ему денег, что рассматривает свое опекунство как священный долг, который не должен быть и не будет запятнан ничем, и что его короткий ответ на ее поцелуй должен был послужить суровым уроком того, что может случиться с девушкой, в которой играет кровь, если та попадет в плохие руки.

Когда она наконец поверила ему, ее наполнили ощущения стыда и смятения и она убежала. Как она тогда плакала! Что бы ни говорила ей миссис Кастэрс — а добрая женщина перепробовала все, — она не могла успокоиться. Единственной ее мыслью тогда было, что она не может оставаться в этом доме, каждый день встречаться с Аланом, заново переживать те унизительные мгновения, жить его милостями. Эту последнюю причину она и использовала как предлог, чтобы как можно скорее покинуть его дом.

Но так и не смогла забыть его, чем бы ни занималась. Тяжелая работа и разнообразные светские развлечения заполняли ее время, но не сердце.

Когда ей было двадцать лет, в ее жизнь вошел Гарри Стивенсон. Несмотря на красивую внешность, привлекающую множество поклонников, она все еще была девственницей. Гарри стал сперва ее фотографом, потом другом и в конце концов любовником.

Почему она отдалась именно ему?

Он хорошо к ней относился. Был ласков, добр. И однажды поймал ее в момент слабости. А потом дело было сделано. И, по правде говоря, она нашла успокоение в близости с ним, в его объятиях и словах о том, что он обожает землю, по которой она ступает. Собственно говоря, Гарри не делал вид, что на самом деле любит ее, и в некотором роде это облегчало дело. Если бы он влюбился, она чувствовала бы себя виноватой. Но Эбони нравилась ему, он желал ее и, в конце концов, даже попросил выйти за него замуж, сказав, что они вместе поедут в Париж и добьются там небывалого успеха.

Разумеется, она была вынуждена отказаться, и, хотя Гарри и расстроился, это не разбило его сердце и он все равно уехал в Париж, а Эбони продолжала карьеру модели здесь, в Сиднее. Некоторое время она чувствовала себя очень одинокой и подавленной и начала задумываться о том, правильно ли поступила. А затем случилось непредвиденное. Алан стал ее любовником, и она быстро обнаружила, что весь опыт, приобретенный в постели с Гарри, не подготовил ее к дурманящему возбуждению и болезненному, всеобъемлющему восторгу охватывающему ее в объятиях Алана.

Потому-то я сейчас здесь и нахожусь, простонала она про себя и с болью посмотрела на спящего рядом с ней мужчину.

Прошлая ночь не оставила никаких сомнений в том, что она не в состоянии сопротивляться чувственной власти, которой обладал над ней Алан. Как бы зла она ни была на него, стоило ему лишь коснуться ее — и она пропала.

И так будет всегда, в отчаянии подумала Эбони. Любит она его или ненавидит, но, когда бы он ни захотел ее, она всегда уступит ему. И именно понимание своего унизительного положения заставило Эбони не менять решения, которое она почти уже приняла, — уехать в Париж вместе с Гарри.

Ежась от холода, она выскользнула из теплой постели, надела на голое, слегка побаливающее тело белый купальный халат и чуть покраснела, виновато вспомнив о том, что именно она, а не Алан, была ненасытна этой ночью. Может быть, потому, что знала — это в последний раз?

Может быть. Даже теперь — соблазн вернуться в постель, разбудить его руками и губами и…

Во рту стало горько. Может быть, надо просто почистить зубы, а может, это — поднимающаяся внутри ненависть к самой себе. Что бы то ни было, она внезапно почувствовала себя грязной, оскверненной, испорченной с головы до пят. Нужно бежать от него, из Сиднея, из Австралии. Это — единственная возможность.

Тихо выскользнув в холл, она взяла телефон и набрала номер из лежавшей рядом записной книжки.

— Отель «Рамада», — ответила телефонистка.

— Соедините меня, пожалуйста, с комнатой Гарри Стивенсона.

— Одну минуту, мадам.

Ожидая разговора с Гарри, она с беспокойством поглядывала на дверь спальни. Хорошо, если бы Алан не проснулся. Инстинкт подсказывал ей, что необходимо держать свои планы в тайне. Пока она не очутится в безопасности в самолете, Алан не должен ничего знать.

Наконец в трубке послышался немного сонный голос Гарри.

— Алло.

— Это Эбони, — быстро сказала она немного охрипшим голосом. — Мне надо увидеться с тобой этим утром. Ты будешь на месте около девяти?

— Конечно, любовь моя. А почему такая спешка? Ты же уже отказала мне. Снова.

— Я передумала… Кажется.

— Только «кажется»?

— Нам нужно поговорить.

— Я весь внимание.

— Не по телефону.

— Почему?

Она помедлила, потом тихо сказала:

— Я не одна.

Гарри неопределенно хмыкнул.

— Ах, вот в чем дело. Так какие трудности? Ты намекнула ему, что в его услугах больше не нуждаются, а он не понял намека?

— Что-то в этом роде.

— Понятно… — Он устало вздохнул. — Ну что ж, избавься от него на некоторое время, любовь моя, и быстренько приезжай сюда. Если дело действительно обстоит так плохо, как кажется, то, по-видимому, тебе нужна жилетка, куда можно было бы поплакаться.

Она почувствовала комок в горле.

— Ты так добр ко мне, Гарри.

— Разумеется, все мои прежние знакомые говорили это. Я добрый малый. Но скажи мне одно. Обычно в кино — да и в жизни тоже — отрицательные герои порывают с женщинами. Впрочем, неважно. Я буду тебя ждать, любовь моя. Пока. — И он повесил трубку.

Эбони осторожно положила свою, но когда повернулась, в дверях спальни с грозным выражением лица стоял Алан.

— Ты не можешь выйти замуж за Стивенсона, — заявил он. — Ты не любишь его.

Она смотрела на него, стоящего абсолютно голым как ни в чем не бывало. И выглядел он необычайно привлекательным. В его стройном, высоком теле не было ни грамма жира, а редкий темный волосяной покров придавал ему несколько первобытный вид. Дать ему в руки копье, и получится неплохой дикарь, с горечью подумала она.

— Откуда ты знаешь? — спросила Эбони, откинув за спину упавшие на лицо волосы.

— Потому что ты не способна никого любить, — хрипло сказал он.

Она коротко рассмеялась, наполовину недоверчиво, наполовину вызывающе.

— Разумеется, не такого человека, как ты!

Его синие глаза на мгновение сверкнули, потом взглянули на нее с холодным презрением.

— Тогда почему же ты продолжаешь спать со мной?

Она пожала плечами.

— Вероятно, я мазохистка.

— Скорее всего, не мазохистка, а гедонистка. Ты любишь удовольствие, Эбони, а не боль. И не можешь отрицать, что я даю тебе это удовольствие.