Эльза Вернер - Высшая точка зрения

– Да, да, вы, конечно, опять стоите на „высшей точке зрения“, – перебила его Дора. – Вы не придаете никакого значения так называемой „любви к ближнему“. Я это прекрасно знаю.

– А потому и не допущу, чтобы мальчишке вбили в голову всякую ерунду, – заявил Норманн, еще более раздраженный насмешками. – Чего доброго, он захочет учиться рисовать, вообразит, что будет великим художником, привыкнет к барству, а, в конце концов, из этого ничего не выйдет, и он со своим так называемым талантом будет размалевывать стены и почувствует себя вконец несчастным. Ведь такие бредни, будучи раз вбиты в голову, не легко выскакивают оттуда. Нет, из этого ничего не выйдет! Вы, вероятно, также назовете любовью к ближнему вырывать ни с того, ни с сего такого мальчика из его обычных условий жизни и переносить его в другие; я же говорю, что это будет для него несчастьем; и в данном случае, конечно, придерживаюсь высшей точки зрения.

Однако эта решительность очень мало помогла профессору. Дора закрыла папку и проговорила спокойно, как будто выслушав самое любезное согласие:

– Мое мнение, конечно, не может иметь решающее значение, но если мой учитель подтвердит его, для Фриделя непременно надо что-нибудь сделать. Мой отец, к сожалению, недостаточно богат, чтобы приносить такие жертвы, вы же обладаете средствами; значит, это должны сделать вы.

– Я должен? – повторил Норманн, крайне пораженный подобными результатами своей горячей речи. – Значит, на том основании, что коллега Гервиг не может сделать глупость, ее должен сделать я? Это, по-вашему, разумеется само собой? Ну нет, вы очень ошибаетесь! Фридель – сын рабочего, и должен пробиться в жизнь, как все ему подобные. Он будет чистить сапоги… Ну, и на этом я ставлю точку.

Он яростно опустился на скамейку, чтобы придать больший вес своим словам, и думал, что его точка положит всему конец; однако он не рассчитал сил своей молодой противницы, которая внезапно перешла на совершенно другую тему и вдруг спросила:

– Господин Норманн, при вашей квартире есть сад?

– У меня? Нет, я живу в самом центре города, – ответил Норманн крайне изумленный этим вопросом.

– У нас в Гейдельберге большой сад около дома; он расположен на склоне горы, и из него открывается чудный вид на долину Неккара. Последняя зима была очень суровой, так что погибло много цветов и кустарников: все они были собраны в кучу и их как раз увозили, когда я как-то спустилась в сад. Вдруг среди всех этих сухих веток я заметила несколько зеленных листков: это был маленький розовый кустик, печально выглядывавший из кучи; я вытащила его и отнесла к садовнику, однако тот поднял меня на смех и заявил, что кустик совсем замерз и не будет расти. Мне стало жаль его, и я сама посадила кустик на самом лучшем месте сада и каждый день поливала. Он долго хворал и не хотел расти, но вдруг стал зеленеть и потом летом весь сплошь покрылся чудными цветами.

Обыкновенно звонкий голос молодой девушки звучал теперь печально, а ясные глаза как-то особенно серьезно смотрели на профессора, который не отвечал ни слова, но не отрывал взора от молодой девушки.

После довольно долгого молчания Дора продолжала:

– Когда я вижу, как загораются синие глаза Фриделя, когда он только слышит что-нибудь о живописи, то мне всегда вспоминается мой питомец – его чахлый вид вначале и чудные цветы потом.

Снова наступила пауза, затем Норманн совершенно изменившимся голосом проговорил:

– Гм… я об этом подумаю…

Дора поднялась и взяла папку с рисунками.

– Сделайте это, профессор. Сегодня я выслушала очень злобную „точку“, а завтра хочу услышать на прощание такое же сердитое „да“. Спокойной ночи!

Тут раздался cнова тот задорный смех, который обычно злил профессора, но к которому он вдруг прислушался, как к музыке. Не дожидаясь ответа, девушка убежала и исчезла в домике.

Норманн в течение нескольких минут неподвижно смотрел ей вслед, затем запустил обе руки в волосы, – это было его любимым жестом, но на этот раз последний как-то неприятно подействовал на него.

– Неужели у меня действительно такой вид, как намалевал этот проклятый мальчишка? – пробормотал он. – И еще за это я должен дать ему возможность учиться? Как это она рассказала эту историю с розовым кустом? Так и хотелось взять ее и… – он остановился в полном ужасе от невероятной мысли, зародившейся в его мозгу, и яростно постарался тотчас же отделаться от нее. – Глупости! Когда я весной приеду в Гейдельберг, она уже будет давно помолвлена. Студенты ведь все за нею ухаживают, а господа доценты следуют их примеру и притом с „серьезными намерениями“. Черт побери их! Я с удовольствием свернул бы шею всей этой компании, – злобно закончил он, сделав при этом движение рукой такое, что Фридель, входивший в эту минуту в беседку, испуганно отскочил, воскликнув:

– Господин профессор!

– Это к тебе не относится, нечего пугаться, – буркнул Норманн. – Иди сюда!

Мальчик повиновался.

– Фридель, завтра профессор Гервиг с дочерью уезжают, ты сейчас же отправишься и принесешь мне…

– Букет! – радостно докончил Фридель.

– Дурак! Что я буду делать с букетом? – оборвал его Норманн. – Что ты болтаешь глупости? Поди и купи мне банку помады для волос!

– Помады? – повторил Фридель, оцепенев от изумления.

– Ну да!… Разве здесь, в этой норе, не найти ее?

– Может быть, есть… в мелочной лавке.

– Ну, так ступай в мелочную лавку.

Фридель все еще никак не мог освоиться с таким невероятным поручением и даже спросил:

– Большую или маленькую банку помады купить?

– Самую большую, какая только есть. Ну, отправляйся! Постой, что у тебя там под курткой?

Мальчик покраснел до корней волос и поспешно запахнул куртку, из-под которой выглядывало что-то голубое, что он хотел спрятать, но профессор заметил и отнял у него эту вещь.

– Что это значит? Ведь это вуаль со шляпы барышни Доры, которую ты только что относил домой? Как она попала к тебе?

Этот вопрос еще больше смутил мальчика. Он виновато опустил глаза и пробормотал:

– Барышня завтра уезжает… и я думал… я хотел…

– Что ты хотел? – настаивал Норманн.

К Фриделю между тем вернулось мужество, и он с оживлением начал болтать:

– Барышня была так добра ко мне и сказала, что не забудет меня в Гейдельберге. Но Гейдельберг так далеко, она меня, наверное, забудет. Тут я вспомнил, что тогда на горах рассказывал Сепп об охотнике, укравшем вуаль. Сепп говорил, что это действительно и в наше время, надо только попробовать… но только ее надо непременно украсть… Вот я и украл!

– Глупый мальчишка! – с негодованием воскликнул профессор. – Ты ведь городской житель и веришь таким нелепостям! Ты сейчас же пойдешь к барышне и отдашь ей вуаль… Впрочем, нет, я сам сделаю это и расскажу ей, как ты глупо ведешь себя.