Маргарет Роум - Человек Огня

— Тогда, надеюсь, вы соблаговолите передать своему другу, — последнее слово он произнес с особым нажимом, — что я был в курсе тех фактов, о каких вы спешили меня осведомить. Вопреки бытующему мнению, — голубые глаза ледяными стрелками пронзили лицо Тины, — я не простофиля и не дурак! А если Брэнстон полюбопытствует о моих источниках информации, можете передать ему, что во все подробности меня посвятила сама сеньорита Доннелли!

Катер на воздушной подушке взял обратный курс. Как только путешественники отчалили от берега, где располагалась их последняя стоянка, Тина почувствовала, что напряжение, не отпускавшее ее всю последнюю неделю, наконец исчезло, и девушка откинулась в кресле, с облегчением думая о том, что скоро все будет позади. В ближайшие несколько дней после того, как сеньор узнал о ее самозванстве, Тина не раз пробовала объясниться, но он, судя по всему, явно желал пребывать в одиночестве, и, всякий раз как девушка начинала торопливо объяснять причины, побудившие ее пойти на обман, начальник экспедиции вежливо поручал ей какое-нибудь неотложное дело, а сам исчезал. Постепенно Тина уверилась, что Рамон не хочет слушать ее доводы в свою защиту, и в конце концов гордость возобладала над всеми прочими чувствами, так что девушка едва находила в себе силы и желание деревянным тоном бросить ему «доброе утро».

Много раз Тина спрашивала себя, почему в тот вечер Рамон встал на ее сторону и сказал Инес заведомую ложь, но, очевидно, ее любопытству было суждено так и остаться неудовлетворенным. Заявление сеньора потрясло тогда Инес до крайности, и на лице ее отразилась целая гамма чувств, но подозрения, что ее обманули, не было. Впрочем, если испанка и высказалась на эту тему, то лишь наедине с Рамоном, поскольку Тина не услышала от нее ни слова.

Если бы братья Бреклинги не окружили девушку вниманием, как только Тео снял осаду, остаток путешествия она провела бы в томительном одиночестве. И тем не менее неспособность скандинавов вести гладкую беседу по-английски вполне устраивала Тину. Душа ее погрузилась в столь глубокую депрессию, что никто, кроме юных фотографов, готовых довольствоваться улыбкой или согласным кивком, не понимая, что эта молчаливость вызвана душевной болью, а вовсе не языковым барьером, не пытался разговаривать с Тиной. Другие мужчины, уловив, что произошло нечто весьма неприятное, не стали навязывать девушке свое сочувствие. Все они избрали наилучшую в такой ситуации линию поведения — упорно не замечали скрытую напряженность и сосредоточенно работали, притворяясь, будто не видят ни грустно опущенных уголков губ, ни глубоких теней под глазами Тины.

Невероятно, но впервые в жизни девушка обнаружила, что ей безразличны новые экзотические растения и она проявляет к ним меньше интереса, чем любой непрофессионал, и даже постоянное недовольство собой не могло пробудить в ней интереса к исследованиям. Рассеянно блуждая по зарослям, Тина видела одно: как потемнело от гнева лицо Рамона, когда она попросила отпустить Тео. А когда это видение на время отступало, стоило девушке услышать голос сеньора или мельком увидеть его, как в ней с новой силой вспыхивала надежда. И всякий раз ее разочарование оказывалось еще мучительнее, а выносить его равнодушие — все нестерпимее, и тогда Тина заставляла себя идти с молодыми скандинавами на поиски новых необычных объектов для их фотокамер, снова и снова позировала, изображая горячий интерес к происходящему и пытаясь скрыть почти истерическое желание поскорее вернуться домой. А оно все росло и крепло день ото дня.

Но теперь девушка могла расслабиться; всего несколько часов до Манауса, а там — свобода. Урчание катера стало тише. Каждый осознавал, что их приключениям настал конец, опасности были смело встречены лицом к лицу, инциденты исчерпаны, и все испытывали удовлетворение от проделанной работы, а значит, от экспедиции в целом. Вскоре неизбежно нахлынули мысли о доме и о семье, всяк по-своему предвкушал встречу с близкими, и разговоры стихли, слышался только голос Джозефа Роджерса, отдающего команды, — они проходили последнюю речную стремнину.

Тине хотелось спать, и она задремала. Почувствовав, как кто-то трясет ее за плечо, девушка испугалась, что упустила нечто важное. Она сонно оглянулась, и лишь когда Jlapc Бреклинг с улыбкой кивнул на иллюминатор, все поняла. Шум моторов затих — они прибыли. Под смех и веселую болтовню катер быстро разгрузили. Все истосковались по комфорту: ванне, удобным мягким постелям, вкусной еде, свежей одежде. Всего одна крохотная пешая прогулка — и по-настоящему вернутся к цивилизации. Путешественники едва могли дождаться этой радостной минуты.

Но прежде чем все побежали в гостиницу, к ним обратился сеньор. Стоя на палубе катера, он оглядел взволнованные лица и с улыбкой объявил:

— Я не хочу сдерживать ваш порыв к плодам цивилизации, но должен напомнить на случай, если кто-то намерен завалиться в постель, и надолго, что сегодня вечером в гостинице в нашу честь будет устроен ужин, и надеюсь увидеть там всех. Вечер посетят наиболее видные и высокопоставленные лица города, так что, боюсь, форма одежды — официальная. — Мужчины тотчас взволнованно загудели, и сеньор Вегас насмешливо добавил: — Это вновь превратит вас в истинных джентльменов. А я не намерен возвращать вашим семьям орду дикарей!

Потом под оживленный веселый шум Рамон спрыгнул с палубы и повел их к отелю.

Известие лишило Тину остатков мужества. И ее первые шаги были неуверенными и медлительными от страха. Приглашение сеньора было сделано в легкой, шутливой форме, но, бесспорно, означало приказ. А Тина думала, что теперь избавлена от его общества, что, ступив на берег, сможет укрыться в комнате и больше не видеть Рамона до самого отлета в Англию. Но теперь еще предстоит выдержать этот наверняка долгий прием, сидеть и трястись, что любой мимолетный взгляд может столкнуться с двумя голубыми рапирами, больно ранящими сердце. Нет, этого следовало избежать! Может быть, сослаться на головную боль? Едва ли это будет обманом, поскольку в голове у Тины что-то болезненно пульсировало, а мысль о еде вызывала тошноту.

К тому времени как они подошли к гостинице, голова и впрямь разболелась не на шутку, так что комната с кондиционером и зелеными занавесками на окнах даровала Тине долгожданный приют, уединение и покой. Девушка отыскала аспирин, проглотила сразу две таблетки, запив их стаканом воды, скинула маленькие запыленные башмаки и с удовольствием вытянулась на кровати. Она закрыла глаза, но сон не шел. Напрасно Тина старалась ни о чем не думать — в голову настойчиво лезло воспоминание о счастливейшем дне ее жизни, когда они с Рамоном были в лесу и он охотно рассказывал ей о своем доме и планах. Тогда Тина уклонилась от правдивого ответа на деликатный вопрос сеньора о ее жизни, добровольно предпочла солгать, и сделала это так твердо, что убаюкала зародившиеся у него подозрения. А как бы повел себя Рамон, осмелься она выложить всю правду? А вдруг он уже знал, что Тина не та Кристина Доннелли, и старался подтолкнуть ее к откровенности? Не лучше ли было тогда самой признаться во всем? Но нет, — Тина беспокойно заворочалась, — не мог он этого знать. А солгать Инес волей-неволей пришлось. У Рамона просто не было другого выхода. Ну да, сеньор так решительно заявил, будто Тина сама ему все рассказала, желая показать Инес, что вовсе не выставил себя дураком. Ни один мужчина не захочет попасть в столь невыгодное положение, особенно перед женщиной, на которой вот-вот женится.