Грейс Ливингстон-Хилл - Свет любящего сердца

Все утро Корали нервничала, несмотря на приятные ожидания вечера и последующих выходных. Ее мысли нарушала неясная тревога, и, по мере того, как близилось условленное время, Корали все меньше могла усидеть на месте. Она вздрагивала при каждом звуке, боясь, что Лиза приедет раньше, чем она успеет улизнуть. Вдруг Лиза не отпустит ее? Если бы она знала, как связаться с Брюсом, она позвонила бы ему и попросила встретиться в другом месте.

Она дала подробные указания слугам, чтобы те ждали в выходные возвращения Лизы, потому что интуитивно чувствовала, что Лиза скоро приедет. И была рада, что ее не будет дома.

Корали беспокойно расхаживала по всему дому, пока не появился Брюс. Она так ему обрадовалась, что у Брюса тоже быстро заколотилось сердце — так, что он даже испугался. Он не должен, не имеет права думать о личных интересах. Она такая прелестная, такая избалованная, она не может всерьез заинтересоваться им. Однако от ее искреннего привета на сердце молодого мужчины, одиноком, не согретом лаской, потеплело.

Они вышли вместе в прохладную ночную тьму, он нес ее сумку, Корали старалась попасть ему в шаг. Он продел ее руку себе под локоть и взглянул на нее, она подняла к нему лицо, и они улыбнулись друг другу, и улыбки их были полны надежд и обещаний, непонятных еще им самим. Им было хорошо вместе и оттого, что они оба принадлежали одному Богу.

Приятно было увидеть знакомые лица, которые Корали помнила по прошлому собранию, отвечать улыбкой на приветствия того и другого. Ее узнавали, ее уже считали своей. Приятно было сесть в первом ряду и смотреть на Дана, певшего гимны. Какое счастье и восторг быть вместе с этими людьми, принадлежать к этой общине, иметь такого брата! Как приятно слушать Брюса, который пел вместе с Даном. У него тоже, оказывается, был глубокий, богатый обертонами голос. Как приятно поймать его взгляд, когда он сходил со сцены...

Наверное, ее прежняя компания недоумевала бы, как она может получать столько удовольствия от религиозной службы. А тем не менее это было так! Корали была счастлива весь вечер, не потанцевав ни одного танца, не выпив, не выкурив ни одной сигареты.

Конечно, для нее это были совершенно новые ощущения. Но ей трудно было представить, что они могут надоесть, потускнеть, вызвать пресыщение, как часто бывало с теми удовольствиями, к которым она и ее друзья привыкли. У нее было такое впечатление, что она вдруг очнулась от дурного сна, и жизнь вновь стала интересной, заиграла новыми красками — хотя в последнее время Корали часто думала, что поскорее бы она закончилась.

И как оказалось — не у нее одной. Корали с изумлением наблюдала, как к сцене вдруг вышла пожилая, несчастная, измученная женщина и вознесла хвалу Христу, своему Спасителю. Это было потрясающе — видеть, как раскаявшийся человек радуется, поняв, что Господь любит его. Корали почувствовала странную близость с этой женщиной, стоявшей на коленях рядом с Валери и некоторым образом указавшей путь ей самой. И в ее сердце отзывались слова этой женщины о своей прежней, нечистой жизни, до того, как она познала Бога. Корали слушала и ликовала, что старуха обрела веру хотя бы сейчас, так поздно, после многих грехопадений и долгих лет отчаяния и неверия.

И вдруг в голову ей пришла странная мысль. Можно ли представить себе Лизу, стоящую вот так на коленях, признавая и оплакивая свои грехи! Она была уверена, что и в ее сердце, и в сердце Лизы таились такие грехи, которых сумела избежать даже эта женщина. А может быть, и Лизе еще не поздно измениться, преобразиться, «спастись», как это здесь называли? Но сможет ли Лиза признаться, даже себе самой, что она грешна? Она не знала ответа на этот вопрос, и от этого ей стало так грустно и тоскливо, как никогда прежде, она чувствовала пустоту и безнадежность при мысли, что Лиза никогда не признает свои поступки, слова и мысли неправильными и поэтому не сможет покаяться в них Богу.

После собрания они весело провели вечер в доме у Шеннонов, разумеется, Дан и Брюс тоже пошли с ними. Они пели, потом напекли гренок с сыром, в общем, все было отлично. Если бы ее прежние приятели увидели ее сейчас здесь, в этой компании, то поразились бы, не узнавая, — а все потому, что эта атмосфера любви и бесхитростного веселья была тем, о чем Корали так долго мечтала, к чему, сама того не зная, стремилась.

Когда гости разошлись, было уже поздно. Для Корали было непривычно жить в одной комнате с христианкой, которая становится на молитву, прежде чем лечь спать. Она некоторое время смотрела, как та молится — она была так мила, так смиренна, в простой белой ночной рубашке, что Корали не выдержала, выскользнула из кровати и встала рядом с ней. Валери протянула ей руку и, как любящая сестра, пожала ее пальцы, и так они вместе стояли перед Господом. Потом, помолчав несколько минут, Валери нарушила тишину тихой, нежной мольбой.

— Дорогой Отец Небесный, благодарю Тебя за новую подругу. Пусть наше с ней общение будет во славу Твою, пусть наша дружба крепнет. Сделай так, чтобы Корали нашла неземную радость о Господе Иисусе Христе. Прошу этого во имя Твое.

И Корали едва слышно выдохнула: «Аминь». Раньше она знала это слово, но оно ничего для нее не значило, а теперь казалось ей очень важным.

Ночь пролетела незаметно, Корали проснулась с новым, счастливым ощущением. Она стала свидетелем того, как просыпается большая дружная семья, как они приветствуют друг друга.

Валери нужно было идти на работу только в девять часов, поэтому они немного поболтали, пока вместе мыли и вытирали старинный хрупкий фарфор, который частью был привезен еще из Шотландии, а частью — из Ирландии. Потом расставили посуду на место в тяжелом ореховом серванте, сделанном дедушкой Шеннон, краснодеревщиком, отличным мебельным мастером. Шенноны очень дорожили этой старинной семейной мебелью.

Затем Валери ушла в издательство, а Корали повязала видавший виды фартук и отправилась на кухню, где ее стали учить готовить обед. Предстояло напечь настоящие шотландские блинчики из гречки. Корали понятия не имела, что это такое, но ей страшно интересно было узнать, как их готовят.

Утро пролетело быстро. Корали зорко наблюдала за всем, что происходит в доме. Ей и в голову не приходило, что приготовление пищи — такое тонкое искусство. Во всяком случае, при взгляде на миссис Шеннон Корали так казалось. Была поставлена опара на хлебы, на сковородке на плите шипело мясо, на мраморной столешнице кухонного стола рядами выстроились пироги, ожидая, когда их отправят в печку, — яблочный, пирог с тыквой, с почками... Корали, затаив дыхание, следила, как мать Валери своими руками готовит эти чудеса поварского искусства.

А они не знали покоя, взбивая тесто, лепя тонкие коржи, начиняя пирожки. При этом миссис Шеннон без умолку болтала. О, она знала, как выведать все, что было на сердце ее юной гостьи! Она так много лет наставляла на верный путь свое многочисленное потомство, сердце ее так болело за своих девочек, у которых вся жизнь была впереди, что быстро все поняла про Корали, хотя та сказала всего несколько сбивчивых слов.