Эбби Грин - Секреты оазиса

Салман думал о Джамиле, о том, как красива она была сегодня — с распущенными черными как ночь волосами, падавшими на плечи и спину. Она выглядела усталой — глубокие тени залегли под большими голубыми глазами. И эта уязвимость вызывала в нем такое желание схватить ее и унести куда-нибудь далеко-далеко, где есть только усыпанное звездами небо, положить ее там и укрыть своим телом. Стоп. Он просто хочет ее тело. Точка. Он не хочет защищать ее.

Однако однажды ему пришлось… Ему было двенадцать, а ей всего лишь шесть, когда ей удалось пробудить в нем желание защитить ее. Он помнил этот момент так ясно, как будто это было вчера. Они стояли у могилы ее родителей. Она молчала и казалась очень сильной. Никогда и ни с кем у него не было такого чувства близости.

Внезапно Салман понял — то, что он так спокоен сейчас, как-то связано с Джамилей, и от этой мысли ему стало гораздо хуже, чем от какого бы то ни было вида.

Прошло два дня. Джамиля долго не могла заснуть и думала о том, что, может, ей станет лучше, если она будет видеть Салмана каждый день. Может, тогда она привыкнет к его присутствию? Ее внутренний голос насмешливо расхохотался. На самом деле нужно срочно что-то делать. Она не могла сосредоточиться на работе, вздрагивала от каждого шороха — она превратилась в неврастеничку.

Она слушала, как люди, особенно молоденькие девушки на конюшнях, судачат о нем. «А правда, что он даже богаче шейха Надима?», «Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, но почему он не появляется на конюшнях?» Этот последний вопрос мечтательно задала девушка, которая только что вернулась из замка. Джамиля ничего не успела ответить, потому что вдруг заговорил ее первый помощник Абдул:

— Он шейх. Он поступает, как считает нужным. А нам надо работать.

Джамиля испуганно посмотрела на Абдула. Он был самым тихим человеком, которого она когда-либо знала. Он работал на конюшнях очень давно и очень редко разговаривал.

Девчонки моментально исчезли, а сам Абдул сразу же покраснел и извинился перед Джамилей. Она отмахнулась от его извинений, но не могла понять, откуда вдруг взялась эта страстность, с которой он бросился защищать Салмана. Да и отчего, собственно, его защищать?

Джамиле было плохо. Она злилась на себя за то, что постоянно думает о Салмане. Она встала с кровати, разделась и направилась в душ. Она стояла под ледяной струей до тех пор, пока зубы не застучали, словно это могло заставить ее чувства замолчать.

— Ты ужинаешь со мной сегодня. — Это прозвучало как приказ правителя Мерказада.

Если бы это был Надим, Джамиля немедленно сказала бы «да». Но это был Салман, и ее рука, в которой она держала телефонную трубку, немедленно вспотела.

— Почему это? — насмешливо спросила девушка.

Салман вздохнул, и кожа Джамили покрылась мурашками.

— Потому что нам надо кое-что обсудить.

— Мне нечего обсуждать с тобой.

— Ты оказалась права. Хоть я и правитель, без тебя тут ничего не решается.

У Джамили не было сил на злорадство, она только тихо сказала:

— Я же говорила, нужно, чтобы они уважали тебя.

— А еще мне нужно увидеть тебя до рассвета…

Джамиле чуть не стало плохо, когда она услышала эти слова.

— …чтобы обсудить одно государственное дело. Или, может, мне побеспокоить Надима и его беременную жену?

— Нет, ни в коем случае, — немедленно ответила Джамиля. Она не сомневалась, что Салман не постесняется их побеспокоить. — Я заканчиваю работу в семь, а с тобой мы увидимся в восемь.

— Хорошо, — ответил Салман, — буду ждать с нетерпением, Джамиля.

Девушка с грохотом уронила трубку и прижала руки к горящим щекам. Она вспоминала недели, проведенные с ним в Париже, и клялась себе, что никогда больше не допустит Салмана в свое сердце. Однако несколько часов спустя, сидя в личном сьюте Надима, в котором разместился Салман, Джамиле с трудом удавалось сохранять чувство равновесия. Он сидел за столом напротив нее в черной рубашке и выглядел еще опаснее, чем всегда.

Она сделала один глоток красного вина, мысленно проклиная себя за то, что надела черное платье и туфли на высоком каблуке. И распустила волосы. И слегка подкрасила глаза. Она говорила себе — все это лишь броня, совершенно необходимая, потому что ей придется держать оборону.

Салман положил нож и вилку, откинулся назад и промокнул рот салфеткой. Когда-то она смеялась над тем, как сосредоточенно он ест.

— Ты совсем ничего не пьешь, — заметила она, чтобы разогнать свои воспоминания, и добавила с улыбкой: — Не можешь отойти после прошедшей недели? Говорят, с годами все тяжелее переносить похмелье.

— Я не пью, — отрезал Салман.

Джамиля нахмурилась. Если бы она только узнала, как реагирует на нее его тело прямо сейчас, то со всех ног бросилась бы бежать.

Как только Хишам привел ее, Салман весь превратился в желание. Он думал, что на ней будут джинсы и рубашка. Он бы не удивился, даже если бы она пришла в грязных сапогах. Однако она была одета во что-то легкое, черное. И хотя ткань была совсем непрозрачной, это что-то так чудесно подчеркивало ее округлые линии, что ему хотелось одного — убрать стол с дороги и сорвать с нее платье. Он изобразил на лице вежливую улыбку:

— И наркотики не принимаю.

Джамиля вспомнила — тем утром, когда она обнаружила его спящим, он показался ей абсолютно трезвым.

— Если так, как ты мог находиться с теми людьми? Зачем ты их пригласил вообще — они же просто до чертиков напились?

Салман улыбался — вот только глаза были мрачными.

— Ну что тебе сказать? Меня привлекает их страсть к наслаждениям.

Джамиля вдруг поняла, что он завидует этим людям. Это еще больше разожгло ее любопытство. Она насмешливо сказала:

— Мне сложно в это поверить. Нельзя находиться в нормальном состоянии и видеть такое рядом с собой.

Его глаза потемнели.

— Хочешь верь, хочешь не верь, но я был пьян всего один раз в жизни.

При этих словах его лицо стало непроницаемым, и Джамиля поняла — он пожалел об этом признании. Потом Джамиля вспомнила, что Салман почти не пил, когда она находилась рядом с ним.

— А ты? — спросил Салман. — Ты у нас образец добродетели, никогда не перебираешь?

Джамиля вспомнила те головокружительные ночи, когда она была с Салманом, машинально отставила в сторону свой наполовину пустой бокал и ответила:

— Нет, я не образец добродетели, Салман. Но я справляюсь с жизнью и без алкоголя.

Он насмешливо улыбнулся:

— Ты, наверное, каждый день просыпаешься утром с чувством глубокого оптимизма и с радостью смотришь в будущее, да?

Да, когда-то все так и было. Так давно, что она уже почти и не помнила когда. Но теперь она каждое утро просыпалась опустошенной. Он не знал, что после потери ребенка она все время боялась больше никогда не забеременеть. Никто не знал, через что ей пришлось пройти. И она не собиралась открывать душу Салману.