Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

За плетнём слышались женские причитания и детский рёв: это вдовы убитых Севергой мужиков оттуда оплакивали своих мужей, боясь зайти во двор. Некоторых совсем маленьких детишек было не видно из-за ограды, но их голоса достигали ушей Жданы, заставляя душу каменеть от боли. Ничем помочь им она не могла, не могла вернуть погибших отцов, лишь в ушах горестно отдавалось эхо слов Малины: «На беду вы пришли, гости драгоценные…»

– Сколько горя ты принесла сюда, Северга, – глухо промолвила Ждана. – Как тебя только земля носит…

– Это мужичьё никто не просил лезть ко мне и досаждать Дыму, – холодно ответила женщина-оборотень. И крикнула, обращаясь к бабам: – Ступайте прочь! Позже заберёте тела своих мужей, когда я уеду, а сейчас не докучайте своими воплями!

Горе порой побеждает страх, тёмным крылом осеняя душу и делая её безразличной к опасности. Одна из женщин, высокая, в расписных деревянных бусах, обмотанных вокруг гордой лебединой шеи, решительно двинулась во двор, таща за руки упирающихся и ревущих детей – мальчика и девочку, светловолосых и голубоглазых, похожих друг на друга как две капли воды. Встав перед Севергой, она устремила на неё застывший, безумный взгляд.

– Кормильца нашего погубила – руби и меня, вдову, и детушек наших! Нет нам жизни теперя!

Близняшки отчаянно ревели, прижимаясь к юбке, а Северга окинула их мать оценивающим взглядом. Красива, статна, свежа, ясноглаза – ещё не выцвела и не постарела от тяжёлой работы… А шея! Длинная, гладкая, молочной белизны, с гордо посаженной головой. Эта женщина выглядела лебёдушкой среди прочих серых утиц… Шагнув с крылечка бани, клыкастая всадница взяла вдову за подбородок и заглянула в её мутные, ошалелые от горя глаза, а потом вдруг крепко поцеловала в полнокровные, яркие губы. Отвязав от пояса кожаную мошну и вложив её в руку женщины, сказала:

– Ничем не могу помочь, могу только уплатить головщину [37] денежное возмещение родным убитого. . Тут не всё, но больше у меня с собой нет. Возьми, сколько есть.

С коротким жалобным звяком мошна упала к ногам Северги, а вдова, сверкая глазами, отступила на шаг и ожесточённо плюнула.

– Не нужны мне твои деньги! Ими мужа не оживишь! – глухо процедила она. – Погубив его, ты нас всех погубила. Отняла у него жизнь – отправь и нас следом, чтобы нам не мыкаться на белом свете сиротами!

Северга даже не притронулась к рукояти своего меча. Пожав плечами, она подобрала мошну. На её лице была написана брезгливая скука.

– Ну, не хочешь – как хочешь, было бы предложено… Ступай, и без того довольно уже здесь кровопролития. С мужичьём воевать – не много чести. – И с этими словами она повернулась к женщине спиной, направляясь к дому.

Ноздри красивой вдовы раздулись, глаза прояснились, в них заблестел ледок непреклонной решимости. Подобрав с земли комок навоза, она плавно и сосредоточенно выпрямилась, замахнулась и что было сил швырнула его в Севергу. Шмяк! Под лопаткой у той растеклось коричневое пахучее пятно.

– Чем в тебя попала, то ты и есть! – зло выплюнула женщина вслед.

Ждана застыла, следя за рукой Северги – не дёрнется ли к оружию? Нет, та висела вдоль тела. Спокойно повернувшись к вдове, Северга усмехнулась.

– Напрашиваешься на удар? Не выйдет, милая. Уходи. Сожалею, что так вышло с твоим мужем, но он со своими приятелями первый ко мне сунулся. Я лишь оборонялась.

Но вдова на каком-то безумном подъёме закричала:

– А ну-ка, бабоньки… Если она брезгует с нами воевать, то нечего её и бояться. Мечите в неё грязь да навоз!

Подобрав новый комок, она запустила им в Севергу снова. Та, впрочем, успела уклониться.

– Пошли прочь, окаянные, я же только после бани! – прорычала она.

Остальные женщины пока не решались присоединиться, а вот дети охотно подхватили начинание. С писком и визгом орава ребят ворвалась во двор, и в Севергу полетел целый град комьев грязи. Парочка попала и в Ждану, и та поспешила укрыться за дверью бани. Через несколько мгновений следом за нею в баню заскочила и Северга, с головы до ног заляпанная, взъерошенная и злая до жёлтых волчат в зрачках.

– Проклятые бабы! – оскалилась она, стирая пальцами густую, как тесто, грязь с лица и стряхивая на пол. – Ну что за подлость! Только помылась – и вот тебе!

Ждана, ослабев от смеха, безвольно сползла на пол по стене. Чувствуя в своём веселье нездоровый, пугающий надрыв, она, тем не менее, не могла удержаться. Двор был полон мёртвых тел, Яра изнутри сжирала глотошная хворь [38] (устар., прост.) дифтерия или, реже, тяжёлая ангина. , до Белых гор ехать оставалось ещё невесть сколько, а Ждану властно сотрясал этот болезненный, изматывающий хохот. Быть может, её рассудок не выдержал и порвался, как изношенная рубашка? Она не исключала и этого, задыхаясь и глотая пропитанное банным жаром безумие, переходящее в хриплый писк и икоту.

– Что смеёшься? – буркнула Северга. – Ведь парить меня заново и стирать мой плащ – тебе.

– Ну уж нет, – выдохнула Ждана между двумя приступами. – Я свою плату внесла, твоё требование выполнила… А насчёт второго раза уговора не было. Мойся сама и приходи лечить моего сына.

Железная рука сдавила её горло, и смех сам собой захлебнулся. Ноги Жданы оторвались от пола, а банное окошко вдруг стало крошечным. Весь свет сжимался в маленькую точку, а грудина надламывалась под чёрными лапами удушья. Белоглазая волчица рявкнула ей в лицо:

– Знай своё место, сучка… Будешь мне прекословить – сдохнешь вместе со своим приплодом. И я не посмотрю на то, что ты – бывшая жёнушка моего нынешнего зятя.

Рука разжалась, и Ждана рухнула на пол, кашляя до рвоты. Воздух хлынул в грудь, едва не порвав её, как слишком туго надутый пузырь. Рядом упал плащ, принявший на себя большую часть грязевого «обстрела».

– Стирай, покуда я моюсь.

Дверь парилки закрылась, а Ждана подползла к лавке, оперлась на неё и попыталась встать… Получилось не сразу. Если бы не необходимость вылечить Яра, она не задумываясь вонзила бы Северге в сердце иглу. Вот так – коротко, хлёстко и просто, как топот войска по мосту…

Пришлось засучить рукава. В бане было достаточно воды, и выходить наружу не понадобилось; развесив отжатый плащ на деревянной перекладине под потолком, поближе к горячей печке, Ждана устало опустилась на лавку, ещё покашливая после смертельной хватки, недавно сжимавшей её горло. Сердце шалило – то выдавало жуткие толчки, от которых темнело в глазах, то ужасающе замирало. Где же Заяц?… Куда подевалась эта девчонка? Может, уползла в полубеспамятстве от удара, нанесённого ей Севергой, и лежит где-нибудь?

Толкнув дверь, она почему-то не смогла её открыть. Заклинило, что ли? Попробовав ещё и ещё раз, Ждана поняла, что дверь чем-то подперта снаружи. Вот ещё незадача!