Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

Пришлось поворачивать. Ждана, чувствовавшая облегчение с каждой пядью, на которую они удалялись от Северги, снова ощутила мертвящее дыхание ужаса: охваченная огнём деревня приближалась. От многих домов уже остались одни чёрные остовы, заборы падали, рассыпаясь в угольки… Из горящего птичника вырвалась курица с пламенными опахалами на крыльях и забилась в спасительной холодной грязи.

– Правее, держи правее, – подсказывала Заяц. – Близко к пожарищу не надо, лошади напугаются…

Вдруг наперерез повозке, размахивая руками и визжа, выскочил горящий человек. Лошади шарахнулись от этого живого столба пламени, вопящего и распространяющего волны тошнотворного запаха горелого мяса. Радятко, крича то «тпру!», то «но!», пытался их укротить, но безуспешно. Внезапно горящий человек упал: в спину ему вонзилась стрела.

Давящая чёрная безысходность навалилась на Ждану: сквозь колышущееся опалённое марево к ним скакала Северга, грозная и страшная в огненном ореоле за своей спиной. Выхватив у Радятко одну вожжу, она повела лошадей за собой, и повозка, треща и сотрясаясь на колдобинах так, что седоки прикусывали себе языки, помчалась по расплывшейся от слякоти дороге среди бурых осенних трав.

Они въехали в лес – поначалу светлый и редкий, но постепенно превратившийся в тёмную чащобу. С обеих сторон тянулся ельник, пропитанный туманной тишиной и таинственным сырым сумраком, а дорожные колеи еле виднелись в густом подлеске. Твёрдой рукой Северга остановила лошадей, соскочила с седла и захлестнула поводья на низко свесившейся еловой лапе. Распахнув дверцу, долго смотрела на Ждану… Между ними висело холодное, то ли задумчивое, то ли враждебное молчание, полное отголосков пожара, которые рыжими белками карабкались по старым стволам в недосягаемую высь, к тучам. Промозглая лесная тишь ждала то ли слов, то ли событий. Но всё замерло.

– Малец жив ещё? – спросила наконец Северга, кивнув в сторону Яра. – Давай его мне. Я сделаю, что обещала.

Ждана вздрогнула, оцепенение порвалось и рассыпалось бусинами по телу. С огромным трудом ей удалось разжать руки Мала, вцепившиеся в младшего брата мёртвой хваткой. Отчаянно мотая головой, он не хотел отдавать Яра.

– Малушка, пусти. Северга вылечит его, – шептала Ждана. – Ты же не хочешь его погибели? А она может помочь.

Это было странно и страшно: на одной чаше весов – уничтоженная деревня, на другой – спасение жизни ребёнка. Ненавидеть Севергу или быть ей признательной? Ждана не могла разобраться в своих чувствах, а в сердце копошился чёрный червячок недоверия. Сомнений добавила Заяц:

– Добра не жди, государыня, от лечения с именем Маруши на устах.

– Много ты понимаешь, сестрёнка, – хмыкнула Северга. – Нос не дорос рассуждать. Княгиня, выбирай сама путь для своего сына – жизнь либо смерть. Не дашь его мне сейчас – обречёшь его на гибель. Дорога и холод его добьют. Детишки от глотошной как мухи мрут. Решай сама.

Мал снова замотал головой, умоляюще глядя на мать, но Ждана решительно взяла младшего сына и передала его Северге. «Жизнь любой ценой», – подсказала ей тоскливая лесная тишина. В её руках остался только полушубок: взяв мальчика, Северга прижала его к холодной броне на своей груди. Коготь на смуглом указательном пальце её руки, поддерживавшей голову ребёнка, начал на глазах расти, вытягиваться, загибаясь крючком.

– Нет! – рявкнула Заяц, встрепенувшись.

Но слишком поздно: от когтя на щёчке Яра осталась тонкая алая полоска царапины. Слизнув выступившую кровь, Северга подняла волчьи глаза на застывшую ледяной фигурой Ждану:

– Утром будет здоров, живучесть оборотней спасёт его. Но в будущем береги его: человеком он останется до первой раны.

Ждана почти не чувствовала своих рук, беря у Северги сына. Яр сонно моргал пушистыми ресницами, не понимая, что случилось, а сердце Жданы рассыпалось, как трухлявый пень, на сотни светящихся гнилушек. Ядовитое коварство Маруши!

– Будь ты проклята, – вырвался из её груди стон, скрипучий и чужой.

– Отчего же? – холодно промолвила Северга. – Я выполнила своё обещание, твой сын будет жить. А другого способа его спасти в этих обстоятельствах не было, так что уж не обессудь. Я сделала, что смогла.

– Дрянь! – оскалилась Заяц.

Прыжок – и они с Севергой, сцепившись, покатились по траве. Но девушка была ещё слаба, и Северга отшвырнула её от себя. С силой ударившись о ствол дерева, Заяц упала ничком и затихла. Не моргнув и глазом, женщина-оборотень захлопнула дверцу колымаги, вскочила в седло, взяла у Радятко вожжу, и повозка со скрипом двинулась по неровной лесной дороге. Ждана хотела закричать, остановить движение, но её руки отягощал Яр. Отдав ребёнка Малу, она высунулась из дверцы:

– Стой! Мы её не оставим!

Северга, обернувшись, только усмехнулась и продолжила путь.

– Радятко! – крикнула Ждана. – Останови! Там Заяц! Мы её не бросим!

Но лошади слушались Севергу: та отобрала у Радятко и вторую вожжу, и мальчик остался на козлах лишь седоком, а не возницей.

– Если не остановишь, я выпрыгну! – в отчаянии пригрозила Ждана.

– Расшибёшься, княгиня! Не надо, – с ухмылкой ответила Северга.

Внутри Жданы бился крик, толкая её на безрассудство. Повозка шла не шибко: ухабистая дорога не позволяла гнать быстро, и Ждана очертя голову прыгнула в леденящую неизвестность. Удивительное и небывалое произошло с нею: за спиной точно развернулись два тёплых крыла, не позволившие ей крепко удариться о землю. Упала она мягко и откатилась под куст со схваченными рыжим и пунцовым огнём листьями.

– Матушка! – крикнул кто-то – не то Мал, не то Радятко. Голоса у братьев были схожи, как и лица.

Северга оглянулась, развернула коня. Оставив вожжи, она подскакала к сидевшей на мокрой земле Ждане, спрыгнула, подхватила её и взвилась с нею обратно в широкое седло. Ждана успела лишь мельком увидеть испуганные и изумлённые глаза Радятко и бледное лицо Мала в колымаге…

– Счастливого пути, ребятки, – насмешливо крикнула им Северга.

Крылья съёжились за спиной у Жданы: с седла было слишком высоко падать, и она невольно прижалась к пластинам брони на груди Северги, пропахшей дымом пожара. Непобедимо сильная рука женщины-оборотня держала её крепко, а стволы мелькали мимо. Копыта, одетые длинными густыми щётками, глухо стучали, и от каждого толчка сердце Жданы словно расплющивалось. «Украдена, украдена», – качали лапами ели. «Похищена, похищена», – свистел в ушах холодный ветер.

Лес стал редеть, впереди раскинулась голубовато-стальная речная гладь. Скалистый берег – каменная круча. Позади ели сомкнулись густой тёмно-зелёной зубчатой стеной, а ближе к краю росли куцые, облезлые деревья. Одной рукой натянув поводья, другой Северга притиснула к себе Ждану и впилась в её губы злым и колючим, болезненным поцелуем.