Кэтрин Гаскин - Край бокала

О'Киффи носил все это из машины в буфетную с видимым удовольствием, и я почувствовала, что он относится ко мне сейчас несколько покровительственно.

— Стало быть, вы в Мирмаунте теперь голодными не останетесь, верно, мисс д'Арси? — заметил он.

Зато Энни была почти в ужасе.

— Вот стыд-то! — сказала она, глядя на заставленные полки, когда О'Киффи уехал. — Только подумать, что скажут в Клонкате, когда эта история станет там известна, а уж О'Киффи об этом расскажет, не сомневайтесь. Надо же ему о чем-то поговорить в пивной.

— Это вовсе не стыдно, Энни, — возразила я. — Люди часто посылают продукты, когда кто-то болен и нет времени, чтобы готовить.

— Это не то, мисс Мора. Смотрите, тут яйца, масло, бекон, даже хлеб. Такие вещи есть в каждом приличном доме, что бы там ни было. Теперь все будут говорить, что мы нищие. Уж поверьте, когда я пойду к ранней мессе в воскресенье, каждый встречный будет мне кивать и подмигивать.

Теперь и я почувствовала стыд, хотя это было глупо и странно. Впервые я отождествила себя с Мирмаунтом. Тем не менее, когда к нам пришел священник справиться о здоровье леди Мод, мы ели бутерброды с осетриной и фруктовый торт. Преподобный Стэнтон оказался плохо одетым молодым человеком. За столом он был словоохотлив, словно изголодался по слушателю; ел все подряд, что стояло на столе.

— Леди Мод, конечно, не захочет видеть меня, — заметил он. — Она не религиозна.

После этого священник стал рассказывать о себе. Он сообщил, что холост, что четыре года был помощником священника в одном бедном приходе, где ему приходилось заботиться и о католиках, потому что протестантов там мало, и они, кажется, не нуждаются в его духовной опеке.

— Протестантская церковь в Южной Ирландии исчезает, — сказал он мрачно, продолжая жевать. — У меня не более сорока прихожан, и те ходят в церковь только на Рождество и Пасху… Знаете, я их не очень виню. Орган у нас неисправный, крыша протекает, в церкви страшно холодно. И все они так стары! Во время проповеди я говорю им, что мир обездолен, что мир голодает, говорю об атомной бомбе, но это их не заботит. Это в основном англичане, которые живут в Ирландии ради дешевизны, и они больше всего боятся, как бы инфляция не съела их сбережения и пенсии. Если бы вы пришли к нам в воскресенье. Знаете, иногда молодое лицо… Вы придете?

Я ответила, что едва ли буду здесь в воскресенье, что болезнь леди Мод — нетяжелая и мне нет причин здесь задерживаться.

Он был явно разочарован:

— Вы не можете уехать так скоро. Вы здесь нужны… Нужны не для ухода за больной.

Я пожала плечами:

— В любом случае я не нужна здесь. Моя мать уехала отсюда двадцать три года назад и больше не возвращалась. Теперь, когда я знаю это место и леди Мод, я понимаю, почему мать вышла замуж в Лондоне, и все это время леди Мод вела себя так, словно ее не было в живых. Вы, должно быть, это уже знаете, мистер Стэнтон?

— Знаю. У людей долгая память, и ирландцы до сих про любят пересказывать эту любопытную для них историю. Но разве вы не видите: ваше появление здесь, которого никто не ожидал, улучшило дело. Но это нужно и для вас самой, разве вы не понимаете?

— Не понимаю. Мой приезд расстроил леди Мод, и сам доктор Доннели сказал, что я была причиной ее сердечного приступа. Мой приезд ничего не изменил, разве только немного осложнил положение.

— Но вы должны понять — этому дому нужна какая-то новая, свежая сила, нужна красота, молодость, энтузиазм!

— Но ведь миссис Шеридан была молодой и… — Я не смогла договорить.

Его лицо исказило нескрываемое отвращение. Поставив чашку на стол, он встал и проговорил:

— Я не очень хорошо знал миссис Шеридан. А теперь мне пора.

— Но вы и меня не знаете.

— Я понимаю разницу. Позвоните мне, если я понадоблюсь. Бог свидетель, мало кто нуждается в священнике в наши дни. — С этими словами он ушел.

После ухода пастора я отправилась в спальню леди Мод — на время сменить сиделку миссис О'Ши. Весь день я не без страха думала о том, что в полпятого мне придется заступить на дежурство, чтобы сиделка могла выпить чаю. Почему для меня встречи с леди Мод — что-то вроде наказания? Получалось, что я отвечаю за чьи-то грехи.

Как только миссис О'Ши вышла, а я села на стул, старая леди угрожающе повернулась в мою сторону (слишком быстро для больной) и воскликнула:

— Как вы это допустили? Позор!

— Что именно, леди Мод? — Я догадывалась, о чем она говорит.

— Отто Прегер посылает сюда еду! Стоило мне прилечь, и все начало рушиться. При мне он бы не осмелился это сделать.

— Вы не правы. Он просто спросил, чем может помочь, я сказала ему об этом. У нас ведь стало больше людей — миссис О'Ши, посетители. Только я не думала, что всего этого будет так много. Мистер Прегер очень щедр.

— Этот человек — подлец. Он похож на всех этих иностранцев, которые наводнили нашу страну, чтобы все захватить. Он только и ждал такого случая! И вот теперь вы… — Голос ее зазвенел, стал пронзительным, как утром, когда она о чем-то говорила с Коннором.

Это испугало меня.

— Леди Мод, прошу вас! Вам нельзя волноваться…

— Зачем вы притворяетесь, будто заботитесь обо мне? Заботиться теперь поздно. Это должна была делать моя дочь, которой следовало хранить свое наследие…

— Но ведь вы знаете, она пыталась это сделать после моего рождения.

— Тогда было уже поздно! Она бросила меня, оставив в окружении глупцов, лжецов и мошенников. Я вышла замуж за этого дурака, и это не принесло мне ничего хорошего. Моя единственная дочь предала меня. А моя наследственная собственность была у меня украдена. Да, именно так! Разве я не знаю, что Прегер стоял за всеми этими кредиторами, которые не хотели повременить с возвращением пустячных сумм? Так что он захватил замок. И отказался вернуть наши картины, ковры, серебро, все, что нашел в подвалах!

— Но ведь замок сгорел! И что могло сохраниться за эти годы?

— Ложь и измена! — воскликнула она, словно обращаясь не ко мне, а к кому-то другому, словно меня здесь не было.

Я подумала, что она бредит.

— И он не удовлетворился замком, — продолжала старая леди. — Он прислал свою дочь, чтобы завладеть Мирмаунтом. Она соблазнила этого дурака Коннора, которого я возвысила, и оказалась в моем доме, отпихивая меня в сторону!

— Но ведь она платила за все. — Я защищала сейчас не столько Лотти, сколько Коннора. — А как насчет денег, которые она собиралась вложить в стеклодельный завод?

— Новая ложь! Я уже слыхала это от Бланш, которая пустыми разговорами прикрывала свою порочность и отсутствие дочерней верности. Я сделала ее лучшую партию в Ирландии. У Финдлеев было много денег, и это были английские деньги. Их-то и следовало вложить в завод. А что вышло? Ничего, кроме измены и скандала. Если бы Бланш была хорошей дочерью и достойной женой, стеклоделие здесь процветало бы. Но она служила только своему себялюбию и своим прихотям, и мне пришлось за это расплачиваться. А теперь вот приехали вы — слишком поздно, и просто для того, чтобы доставить мне новые страдания. Неудивительно, что я не знаю покоя. Все кончено. — Она говорила все тише, все невнятнее, потом умолкла.