Елена Булганова - Моя мама — Снегурочка

— Наташа, а я свою маму нашла. Вот она, посмотри. — И спрятала зареванное лицо на плече женщины.

Та на один миг тоже глянула в сторону двери, платок сполз с ее головы, и стало видно лицо.

— Смотри-ка! — в ухо Наташе ахнул Василий. — Да она молодая совсем! А мы думали — старуха. Допросить-то невозможно.

И тут нервы у Наташи сдали окончательно. Она уткнулась майору в плечо и заплакала, стараясь, правда, делать это бесшумно. Ей было неудобно вылезать со своими эмоциями на первый план. Пораженный до глубины души Василий одной рукой осторожно обхватил девушку за плечи, а другой зачем-то начал активно тереть глаза. Петюня умчался со словами, что ему куда-то нужно срочно позвонить.

Так и получилось, что из всех присутствующих не плакала только невысокая женщина. У нее давно уже не осталось слез…

Морозовы между собой жили дружно. Даже невзирая на жилищные условия, которые у них с течением времени не улучшались, а только хуже становились. В середине девяностых серьезно заболел глава семейства, Валентин Петрович Морозов. Потребовалась срочная трансплантация почки. Тогда была продана трехкомнатная квартира в Озерках и куплена двухкомнатная, барачного типа, на выселках. Разница пошла на лечение. Валентин Петрович продержался еще пару лет, и умер обидно, от простуды, давшей осложнение на так недешево доставшуюся почку.

Братья, Борис и Павел, жили в одной комнате, но особенно друг с другом не общались. Просто в силу того, что слишком разные были у них интересы. Павел Валентинович занимался наукой в одном чудом сохранившемся НИИ и очень гордился тем, что во времена чистогана сумел не уподобиться большинству бывших коллег, променявших науку на беспомощное барахтанье в океане бизнеса. И слегка презирал собственного младшего брата. Борис тоже закончил физфак университета, но еще до этого, где-то с восьмого класса, начал крутиться со своими собственными маленькими гешефтами. Покупал товар на окраине подешевле и тут же вез его пристраивать в центр подороже. Мотался челноком. Его половина комнаты бывала так заставлена всяческими шмотками, что Борису приходилось ночевать на кухне.

Но при всем том — и Павел не мог этого не признавать — был Борис фантастически удачлив во всех своих начинаниях. Сколько таких же, как он, сметливых и жадных до денег пацанов на подобных аферах теряли и деньги, и здоровье, и даже саму жизнь. У Бориса же все шло без сучка без задоринки. Вот только заняться более крупным бизнесом все никак не удавалось.

Павел в свои двадцать пять не был женат. Планомерно и без спешки искал он себе спутницу на всю дальнейшую жизнь. Внешне Павел походил на отца, был не красавец и не урод. То есть таков, каким и должен быть нормальный мужик.

Борису, как считал Павел, повезло гораздо меньше. Внешне он был похож на мать, но гораздо более красивым, чем это дозволено мужчине. Оттого в его личной жизни хаос царил едва ли не с детского сада. Регулярно разновозрастные представительницы женского пола домогались его внимания. Чего только не случалось: и травились из-за него, и угрожающие письма писали, и под дверью в подъезде дежурили.

Мать, Ирина Даниловна, привыкла считать, что младший, наверное, так никогда и не остепенится, зато старший наверняка рано или поздно осчастливит ее внуками. На это она смотрела спокойно. Куда больше волновали ее попытки Бориса заниматься бизнесом. Мать постоянно боялась, что с сыном случится какая-нибудь беда.

Собственно, чтобы порадовать мать, Борис и взял билеты на тот концерт молодых исполнителей. Сам он к классической музыке был равнодушен. Ирина Даниловна, хоть и не умела играть, была самой настоящей меломанкой. Когда сыновья были маленькие, она без конца ставила им пластинки с шедеврами мировой классики. Но все, чего сумела добиться, — так это то, что подросшие сыновья не считали классическую музыку худшим из шумов, спокойно дремали под Рахманинова и Шостаковича. Попытка пристроить их в музыкальную школу в обоих случаях закончилась колоссальным скандалом.

В тот вечер Ирина Даниловна, гордая и счастливая, сидела в партере филармонии и слушала исполнителей из Краснодара. Борис рядом с ней привычно дремал с открытыми глазами после целого дня трудов и беготни. Время от времени Ирина Даниловна тихонько брала сына за руку и шептала ему:

— Боренька, ты только послушай, какая прелесть!

Тогда Борис изо всех сил таращился на сцену. И ждал, когда мать, снова нырнув с головой в искусство, оставит его в покое.

— Борис, ты послушай, как играет эта девочка! — в экстазе прошептала Ирина Даниловна. — Кажется, что у нее хрустальные пальчики.

К этому времени Борис уже выспался и впервые по-настоящему глянул на сцену. У рояля сидела худенькая, как тростинка, девушка. Голову она держала чуть склоненной набок, и Борис хорошо разглядел ее худенькое, какое-то аскетичное личико с высоким лбом и закушенной нижней губой. Собственно, в самой девушке не было ничего необычного. Но потрясали те мощные, полные огня и воздуха звуки, которые она извлекала из инструмента худыми, почти детскими ручками. Эти руки не порхали, как принято писать о пианистках. Нет, они словно боролись с клавишами, спорили с ними. Девушка казалась чайкой, застигнутой ураганом. До конца ее выступления Борис не смог оторвать глаз от ее мятежной фигурки.

Когда выступление закончилось, объявили перерыв, Борис забрал у матери программку и внимательно ее просмотрел. Справился, какую вещь играла девушка. Оказалось, Брамса. Так он установил, что пианистку зовут Таисия Вильганова и во втором отделении выступать она не будет.

Борис Морозов во всем следовал собственному правилу, которое гласило: если что-то задумал, действуй сразу и наплюй на препятствия. Покинув мать в буфете, он выскочил из здания филармонии, добежал до метро и там купил у бабки огромный букет пурпурных роз. А вернувшись, гордо прошел мимо торчащего у входа за кулисы охранника. Тот не посмел остановить человека с таким шикарным букетом. А возможно, принял его за посыльного.

Таисию Борис увидел почти сразу. Уже одетая в легкий плащ-накидку, она стояла у стены боком к нему. Глаза девушки были закрыты, щеки, бывшие на сцене просто меловыми, сейчас окрашивал яркий румянец. Наверное, в эти минуты она заново переживала свое выступление.

Борис подошел к девушке и сказал негромко, тем вкрадчивым голосом, который так действовал на его многочисленных подружек:

— Знаете, сегодня я впервые понял, что музыку можно не только слышать, но и видеть. Может, с сегодняшнего дня я и не захочу больше слушать ничего, что сыграно не вами. Но это того стоило. — И он протянул девушке букет.

Но, к его огромному удивлению, Таисия не только не взяла цветов, но даже не повернула голову в его сторону. Да что там голова, она и глаз не открыла! Смущенный таким фиаско, Борис продолжал стоять рядом с девушкой. Он жадно вглядывался в ее лицо, словно стараясь найти в нем причину такого отстраненного поведения. И такая причина нашлась: он вдруг понял, что девушка поразительно красива. Ее кожа была так нежна, что казалась прозрачной, линия губ и разрез глаз так изысканно изящны, словно шлифовались десятки поколений. Да, такая девушка могла себе позволить даже не смотреть в сторону своих поклонников!