Марджори Льюти - Ты полюбишь вновь

— А как сейчас Пип поживает? Ты его давно видела? Я последнее время так занята своими делами, что даже забыла спросить, — поинтересовалась Эйлин.

— Все так же. Плохо двигается, и у него все еще бывают приступы сильной боли. Я ездила туда в воскресенье, когда ты была в Уиллоумед. Пип все вспоминает, как он приезжал сюда к нам, и без конца говорит про Болтер. Собака его просто потрясла. — Она вздохнула. — Так жалко, что ему нельзя иметь собственную собаку, но, естественно, для него не будут делать исключение из правил.

Эйлин вышла в гостиную, чтобы закончить укладывать вещи, а Мэнди все продолжала думать о маленьком калеке, ее приемном племяннике, который был ей дорог, как родной младший братик. Может быть, когда-нибудь, в будущем, она сможет помочь Пипу… помочь по-настоящему, взволнованно думала она. Если бы она только знала, как это сделать!

Дождь чисто умыл Лондон, и трудно было придумать более славный день для свадьбы. Так размышляла Мэнди, стоя позади Эйлин на ступенях часовни. Косые лучи утреннего солнца проникали сквозь цветные стекла восточного окна, выхватывая малиновый ковер и резные скамьи.

Мэнди любила эту старинную церковь и часто приходила сюда по воскресным дням. Она думала о Робине и о том, какая у них будет свадьба.

И вот Дик надевает Эйлин на палец кольцо, они медленно идут к алтарю и преклоняют перед ним колени, белое муслиновое платье Эйлин изящно подчеркивает ее фигуру. Мэнди почувствовала ком в горле. Это был такой торжественный, такой волнующий миг — и в то же время все было так просто: мужчина и женщина клянутся любить друг друга до конца жизни.

А сама она будет ли когда-нибудь стоять перед алтарем на коленях рядом с Робином? Замечтавшись, стоя в своем голубом платье, вдыхая аромат роз, которые держала в руках, Мэнди невольно посмотрела вбок, словно надеясь увидеть рядом с собой Робина. И тут же отвернулась, потому что вместо веселых синих глаз Робина встретила холодный стальной взгляд шафера, Саймона Деррингтона, смотревшего на нее с таким равнодушным спокойствием, что весь ее восторг исчез.

Наверное, это только игра воображения, пыталась уверить себя Мэнди, но в течение следующих двух часов ее будто неотступно преследовал этот внимательный, пристально изучающий взгляд.

— Вас ведь даже не успели толком представить друг другу, кажется? — спросил Дик, когда они стояли возле ризницы. — Мэнди, познакомься, это Саймон Деррингтон. Саймон, это Мэнди Фенн. Пожалуй, мне следовало бы самому жениться на этой девушке, если бы я только встретил ее раньше. А мне попалась жена, которая не умеет даже яйца всмятку сварить. Вот не поверишь — Эйлин мне сказала, что все свадебное угощение — дело рук Мэнди, в том числе и свадебный торт.

— Необычное достоинство для такой юной особы, — заметил глубокий спокойный голос. — Рад познакомиться, мисс Фенн.

Она, запинаясь, ответила, что тоже рада, высвобождая руку из крепкого рукопожатия. Мэнди стоило немалых усилий посмотреть прямо в эти несмеющиеся серые глаза. Она вдруг остро пожалела, что корове брата Дика вздумалось заболеть именно в такой момент. Она не сомневалась, что с Томом Барраттом чувствовала бы себя намного увереннее и уютнее, чем с этим шафером. Во всяком случае, с ним у нее точно не было бы такого ощущения, словно над ней втайне посмеиваются. Ей оставалось только надеяться, что этот надутый Деррингтон не станет слишком серьезно относиться к своим обязанностям по отношению к подружке невесты.

Возле церкви новобрачные и гости сфотографировались, и Эйлин с Диком умчались на взятой напрокат по этому случаю машине. Родственник Эйлин, дядя Джеймс, архитектор, который специально приехал из Ноттингема на свадьбу, сказал:

— Могу захватить с собой человек пять, — и направился к своей машине.

Мэнди пошла было за ним, но ее остановило легкое прикосновение к руке.

— Привилегия шафера, — шепнул девушке Саймон Деррингтон и открыл перед ней дверцу своей машины, длинной, черной и блестящей.

Четверо остальных гостей — Джоан и Боб Хантеры, сами только недавно поженившиеся, и Гвинет с Пэм, художницы, работавшие с Эйлин в рекламном агентстве, — уехали с дядей Джеймсом.

Саймон оглянулся:

— Никого не забыли? Тогда поехали. Вам удобно?

Он улыбнулся ей сверху вниз. Когда он улыбался, то становился совсем другим. Пропадало отстраненное, немного надменное выражение. Может, он человечнее, чем показался сначала? Однако за все недолгое время, что они ехали к дому, он не промолвил ни слова, и мысли Мэнди обратились к более насущным проблемам — они так до сих пор и не решили, подавать ли кофе или ограничиться шампанским. Несмотря на яркое солнце, в воздухе чувствовался весенний холодок… да, наверное, кофе придется кстати.

При первой же возможности Мэнди выскользнула на кухню, надела зеленый фартук и включила кофеварку. Это был первый серьезный прием в ее жизни, за который она полностью отвечала, и она очень переживала. Раньше ей приходилось устраивать вечеринки, но только для своих: узкого круга близких приятелей и знакомых Эйлин по рекламному агентству — развеселой компании, где никто и внимания бы не обратил, если бы жареные пирожки оказались чуть пережаренными или пирожные недостаточно хрустящими.

В дверях возникла высокая фигура, и глубокий голос произнес:

— А это что такое? Золушка после бала?

Мэнди слегка улыбнулась ему через плечо и от всей души пожелала, чтобы Саймон Деррингтон оставил ее сейчас в покое. Из-за того, что он стоял и наблюдал за ней, она нервничала еще больше. Однако он продолжал стоять, облокотившись о притолоку и почти касаясь головой верхней перекладины. Девушка скорее чувствовала, чем видела, что он не сводит с нее серых бесстрастных глаз.

Наконец, не в силах больше этого вынести, она сунула ему в руки поднос:

— Раз уж вы собрались здесь стоять, то подержите вот это. А то мне некуда его поставить.

Саймон спокойно держал поднос, пока она расставляла на нем чашки, и ей вдруг очень захотелось узнать, о чем он думает сейчас, молча стоя и разглядывая ее.

От волнения Мэнди принялась болтать без умолку — что для нее было очень нехарактерно.

— Я мало знаю ту часть Англии, где вы с Диком живете, — наобум говорила она, снова занявшись кофеваркой. — Во время войны нас эвакуировали в деревню, впрочем, может, это была и не деревня, потому что я помню только грязь на дорогах и длинные-длинные деревянные изгороди. Я была так рада, когда нас вернули обратно в приют, в Лондон. Я сирота, воспитывалась в приюте, — добавила Мэнди, не то чтобы с вызовом, но она считала, что новые знакомые должны знать об этом с самого начала. Ей было забавно, что многие от этого сообщения несколько смущались, застигнутые врасплох.