Кейтлин Крюс - Скандальная наследница

— Я никогда этого и не отрицала. — Ее губы сжались в тонкую линию. — Я не собираюсь себя жалеть, Джек. Я знаю, кто я. У меня нет никаких иллюзий на свой счет.

— Не сомневаюсь, что ты говоришь себе именно это. — Он хотел прикоснуться к ней, но вместо этого запустил пальцы себе в волосы и вздохнул. — Возможно, ты даже в это веришь.

— Мне жаль, что я тебя разочаровала. — Ларисса небрежно пожала плечами, но у него создалось впечатление, что это была защитная реакция. Он в очередной раз спросил себя, почему всячески пытается ее оправдать. — Но я не думаю, что ты меня знаешь.

— Я знаю, что ты могла бы делать множество полезных вещей, равно как и каждый из тех, кто с рождения пользуется всевозможными привилегиями.

Джек вгляделся в ее лицо, надеясь, что ему удастся что-то увидеть за маской невозмутимости. Ему было непонятно, откуда взялось это безумное желание достучаться до нее, попытаться ее изменить. Разве можно измениться? Особенно по чьему-либо требованию? Особенно если речь идет об эгоистичной женщине, которая является воплощением вседозволенности.

— В твоем распоряжении огромные деньги. Ты могла бы обладать огромной властью, если бы только перестала прятаться.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — отрывисто бросила она, но мрачные тени, появившиеся в глубине ее глаз, сказали ему, что он задел ее больное место.

— Никто лучше меня не знает, о чем идет речь, — возразил он. — Ты забыла, с кем ты разговариваешь? «Уитни медиа» — это огромные возможности, на которые ты имеешь право. Отказываться от них из-за разногласий с отцом — это проявление не силы, а трусости.

— Дай угадаю, — горько рассмеялась она. — Тебе, как и всем остальным, нужны мои акции.

Джек поймал ее взгляд:

— Единственное, что мне нужно еще меньше, чем «Уитни медиа», — это ты, Ларисса.

Сказав это, он поразился собственной жестокости. Как можно одновременно хотеть защитить человека и причинить ему боль?

Она пристально уставилась на него. Джек видел, как часто вздымается и опускается ее грудь. В ее глазах было волнение, но, когда она снова заговорила, ее голос был ровным и спокойным. Интересно, чего ей это стоило?

— Знаешь, после каждого твоего оскорбления я думаю, что сильнее меня оскорбить ты уже не можешь, но всякий раз получаю доказательство обратного.

— Я вовсе не пытаюсь тебя оскорбить. — Джек не знал, что он пытался сделать. Он видел только ее прекрасные глаза и соблазнительные губы и желал невозможного. Будь он умнее, он никогда бы себе не признался в этом желании. — Но ты только и делаешь, что убегаешь и прячешься. Ты никогда не смотрела проблемам в лицо. Ты всегда убегала от вещей, которые тебе не нравились или с которыми ты не могла справиться. Хочешь узнать, кто ты на самом деле, Ларисса? Посмотри на все то, что ты делала до сих пор.

Ее голова была наклонена, губы плотно сжаты, глаза блестели, но из них не вытекло ни слезинки.

— Спасибо тебе, — ответила она, и Джеку стало не по себе из-за того, что дрожь в ее голосе доставила ему удовольствие. Что ему наконец удалось до нее достучаться. Что под маской беспечности у нее что-то было. — Я уверена, что этот сеанс психоанализа был устроен тобой из альтруистических побуждений и никак не связан с тем, что одна из опасностей, от которых я убежала, это ты.

Это был достойный ответный удар. Какое-то время Джек неподвижно сидел, испытывая невольное восхищение. Он никогда не задумывался над тем, сколько ей необходимо мужества, чтобы постоянно играть в эту игру, обнаруживая лишь мелкие трещинки в броне.

Но ему больше нечего терять.

— Да, — произнес он, желая, чтобы она была такой, какой он привык ее видеть. — В тот уикэнд ты от меня ушла. Я тогда был настолько глуп, что поверил, что то, что произошло между нами, было началом чего-то важного. — Он холодно улыбнулся. — Не беспокойся, Ларисса. Я уже давно перестал в тебя верить.

«Хуже всего то, что после его слов я осталась с ним», — подумала Ларисса ночью, когда Джек уснул рядом с ней, а она не могла сомкнуть глаз. Уставившись на большое окно-фонарь, за которым была темнота, она спросила себя, как могла все это допустить. Как могла она снова себя потерять после того, как начала постепенно обретать себя новую? Почему после того, как Джек дал ей понять, какого невысокого мнения он о ней, она не ушла? Даже не попыталась уйти?

Возможно, она тоже не верила в себя.

Итак, она осталась, и ее гнев, боль и обида преобразовались в страсть — единственное, что объединяло их с Джеком. Когда их губы сливались в поцелуе, а соединенные тела двигались как одно целое, ей хотелось верить, что это нечто большее, нежели просто секс. Что это может ее спасти.

Сейчас, когда он мирно спит, растянувшись рядом с ней, она больше не может избегать правды, которую боялась признать с того момента, как он вернулся в ее жизнь. Она больше не может лгать себе и вести себя так, словно эта правда не имеет значения.

«Джек меня ненавидит».

Как только она произнесла про себя эти слова, ее пронзила такая сильная боль, что у нее перехватило дыхание. Отвернувшись от Джека, она сжалась в комок и крепко обхватила себя руками. Это чистая правда. Он уже давно ее ненавидит. Да, он считает ее физически привлекательной, и ему доставляет удовольствие заниматься с ней сексом, но в остальном он считает ее абсолютно бесполезной. Ему не нужно открыто над ней насмехаться — каждое его слово и каждый поступок делают это за него.

Возможно, ей не было бы так тяжело, если бы она не осознала, насколько глубоки ее чувства к Джеку Саттону. То, что она к нему испытывала, противоречило логике и здравому смыслу и причиняло нестерпимую боль. Должно быть, она подозревала, что любовь может ее разрушить, иначе почему большую часть своей жизни она избегала этого чувства? Она, еще будучи подростком, перестала посещать Прованс, потому что каждое расставание с этим местом было для нее мучительным.

Она не знала, что способна так сильно полюбить, что ее сердце будет разрываться на части, если это чувство останется без ответа. Если настоящее чувство может причинять такую сильную боль, не лучше ли вообще никогда его не испытывать?

Ей было недостаточно одной лишь физической стороны их отношений, как бы хороша она ни была. Она хотела, чтобы Джек увидел ее настоящую, понял все то, что она не осмеливается сказать вслух.

Ларисса много лет делала все для того, чтобы никто не смог заглянуть под маску беспечности, которую все принимали за ее истинное лицо. По правде говоря, раньше она и сама не знала, что находится под этой маской.

С каждой минутой, проведенной рядом с Джеком, ей становилось все труднее продолжать играть свою роль. Она очень устала. От себя, от образа, заложницей которого стала. Прежде она никогда не чувствовала необходимости себя защищать. Разве это было возможно, когда она была виновата во всем, в чем ее обвиняли, и не только в этом? Но, осознав, что Джек думает о ней худшее, она ощутила, как у нее в груди образовалась зияющая пустота. Чем дольше она оставалась с Джеком, чем больше жестоких слов он ей говорил, тем шире и глубже становилась не только эта дыра, но и пропасть, которая их разделяла.