Рита Эстрада - Тайна ключа из слоновой кости

Они молча дошли по тропинке до вершины холма. Было ясно, что им осталось быть вместе совсем недолго, и никто из них, похоже, не хотел говорить и разрушать стену между ними, которую они сами воздвигли, чтобы спрятать боль от неизбежно приближающегося одиночества.

Хоуп присела на одеяло под высоким дубом. Глубоко вдохнув, она сразу перешла к делу:

— Я нашла ключ. Он находится в музее — доме, где жил когда-то Джон Пикар. Он был правнуком твоего проводника Жака Пийона.

— Так я и думал. — Арман стоял, держа руки на бедрах, и смотрел через озеро на лес на другом берегу, словно заглядывая в прошлое. — Наверное, это именно он убил меня. Странно, но я никак не ожидал, что это окажется он. — Арман посмотрел через плечо на Хоуп. — Ключ у тебя? — Ему хотелось прикоснуться к ней, успокоить ее, но он не знал, как это сделать.

Она покачала головой.

— Нет. Он прикреплен к стене, а вокруг ходят женщины и охраняют его, словно цепные псы. — Хоуп повернулась и взялась за сумку, чтобы достать одну из фотографий, которую не отдала ювелиру. — Я хочу убедиться, что это действительно тот самый ключ. — Она протянула ему фотографию, мысленно умоляя его улыбнуться и облегчить наконец для нее эту ношу.

Арман взял фотографию в руку. Бросив на изображение быстрый взгляд, он кивнул.

— Да, тот самый.

— Так я и думала, — тяжело проговорила она.

Он повернулся к ней, все еще не меняя положения рук, и она увидела, как свет проступает сквозь него. Странно, но от этого Арман казался более внушительным, намного больше, чем был на самом деле.

— Что же нам теперь делать? — спросил он.

— Мы ничего не будем делать. А я — буду. — Она отвернулась, глядя на пейзаж вокруг и желая увидеть Армана таким, каким представляла его себе: настоящим, осязаемым, принадлежащим только ей. Затем она медленно повернула голову, глядя ему в лицо. — Я отвезла размеры ключа и фотографии ювелиру. Примерно через неделю он изготовит дубликат и поместит его в рамку. Тогда я подменю оригинал копией, а его привезу сюда.

Он нахмурился.

— Но ты же сказала, ключ охраняют.

— Так оно и есть, однако я думаю, что мне удастся отвлечь их. Все, что я могу сейчас сделать, — это попытаться.

— И затем? — тихо подсказал он.

— Затем я вернусь сюда, и мы вставим ключ в замок на сундучке. А потом… — она пожала плечами, притворяясь, что все это в порядке вещей, — посмотрим…

Солнце поднялось довольно высоко, и Хоуп заметила, что настает ясный день, и отчаянно постаралась не дать волю слезам, которые угрожали выступить на ее глазах. В любом случае ему это никак не поможет. Она замерла, когда рука Армана легла ей на затылок и он нежно, но требовательно повернул ее лицо к себе.

— Нет, моя Надежда. Так не пойдет, — ласково проговорил он. — Ты меня понимаешь?

— Ты возвращаешься, — прошептала она, притрагиваясь к его щеке. С каждым мгновением наступающего дня он становился все более и более осязаемым.

— Да, — ответил он. — Но я не это имел в виду. Ты этого не сделаешь. Ты меня понимаешь?

Она подняла брови, притворяясь, что не понимает, о чем это он говорит.

— Не сделаю чего?

— Не лишишь себя жизни. — Ответ его был совсем тихим, но слова, казалось, взорвались в воздухе, подобно подожженному пороховому заряду.

Она опустила глаза. Хотя она и не могла еще сформулировать это, но знала, что хотела это сделать, чтобы остаться с ним.

— Почему бы и нет?

Его темно-синие глаза потемнели, став почти черными.

— Потому, что тебе еще не пришло время умирать. Впереди у тебя длинная жизнь, и ты должна с нетерпением ожидать будущего. — Его рука крепче сжала ее шею. — Можешь верить мне или не верить, но я знаю. Я знаю это так же, как знаю и то, что люблю тебя всем сердцем. Я знаю это так же, как знаю, что твоя душа еще встретится с моей и мы завершим с тобой то, что начала наша любовь.

Слезы, которые Хоуп так долго сдерживала, покатились по ее щекам.

— Ты оставляешь меня, уходишь к Фейт, а я остаюсь тут. Неужели ты не понимаешь? Я люблю тебя больше, чем любила она! И я хочу провести всю мою жизнь — или смерть — с тобой!

— Так и будет, но ты не лишишь себя жизни, пока Господь сам не призовет тебя.

Гнев закипел в ее груди. Ей было так тяжко, что она с трудом дышала.

— Фейт же совершила самоубийство в шестьдесят два года! И знаешь почему? Потому, что поняла, какую ошибку допустила в молодости, и потому, что хотела быть с тобой!

Он печально улыбнулся, и рука его нежно погладила изгиб ее шеи.

— Бедная Фейт. Она была недостаточно взрослой, неготовой к любви. Даже в шестьдесят два года.

— Ты просто высокомерный осел! — вскрикнула Хоуп, забарабанив кулаками по его груди. — Фейт умерла ради тебя! Это что, детская любовь?! Неужели же я не смогу сделать то же самое?

Он схватил ее кулаки и прижал к своей груди, поглаживая их.

— Но ты должна жить, чтобы я мог закончить отведенный мне круг и снова вернуться к тебе, — нежно сказал он. Так нежно, что она успокоилась.

Разжав кулаки, она вытерла слезы со щек, пытаясь осмыслить его слова.

— Я тебе не верю, — заявила она наконец, уставившись ему в грудь, так как боялась поднять глаза.

— Я уже говорил тебе однажды, что мне кажется, будто твоя душа — часть души Фейт, повзрослевшей, ставшей настоящей женщиной… Я все еще верю в это. А также верю, что мы встретимся с тобой снова, а иначе ведь мы не были бы с тобой сейчас вместе. Мы созданы друг для друга. — Он улыбнулся, поднимая ее подбородок так, чтобы она могла посмотреть в его глаза и убедиться, сколь непоколебима его вера. — Я должен в это верить. И ты тоже должна.

Утомленная спором, Хоуп попыталась улыбнуться ему дрожащими губами.

— Ты с ума сошел. И сам это знаешь.

Большим пальцем руки он смахнул ее слезинку.

— Но я не одинок, Хоуп.

— Нет. Ты не одинок.

— Значит, ты веришь мне?

— Я стараюсь…

Он улыбнулся снова, и на этот раз сердце ее чуть не разорвалось в груди при виде улыбки Армана. Она будет бережно хранить его образ в своей памяти. Долго, долго…

— Ты поверишь. Но если бы ты была права, моя Надежда, и ответом было бы самоубийство, разве это не означало бы, что сейчас рядом со мной должна была бы быть Фейт? — Он осмотрелся кругом, и опять его пристальный взгляд вернулся к ней. — Если это так, тогда где же она?

— Значит, как она хотела, не получилось, — вынуждена была признать Хоуп.

— Выходит, мы должны попробовать поступить по-моему. Я знаю, что прав. Просто знаю. — Он привлек ее к себе, развернув так, чтобы она могла прислониться спиной к его груди. Руки его оказались свободны, и он нежно обхватил ими грудь Хоуп.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно люблю тебя, что мне просто больно.

— Тогда позволь мне облегчить эту боль, Хоуп. — Голос его прозвучал в ее ушах бархатом полуночи, и грудь ее напряглась от желания, вызванного жаром его голоса.