Джина Кэйми - Измены

Открыв коробку с картинками Бампи, она высыпала разноцветные ее фрагменты на стол. Шум, произведенный ими, увеличился из-за воцарившейся неожиданной тишины. Больше никто из девочек не осмелился ослушаться Мэри Элизабет, и теперь все ждали ее реакции.

— Пу…уй! — трагическим голосом воскликнула Мэри Элизабет, зажимая свой нос. — Как воняет, даже еще больше, чем всегда!

— «Пу», интересно, почему? — Патриция продолжала вынимать карточки на стол. — Ты что, опять пукнула?

Рот Мэри Элизабет скривился в злобной гримасе.

— Ты одна из тех, кто воняет. Христова убийца!

Патриция Шварц нежно улыбнулась.

— Жопа!

— А! Я все расскажу сестре Терезе. Как ты ругаешься!

Улыбка Патриции стала еще шире.

— Жополизка!

В компании Мэри Элизабет раздался общий стон, но другие девочки насмешливо, иронически засмеялись.

— Все твое нутро заключается в этом, — вдалбливала Патриция. — Задирать тех, кто меньше и слабее тебя, и лизать задницу сестре Терезе.

Теперь еще больше девочек рассмеялись. Лицо Мэри Элизабет становилось все красней, пока не стало такого же цвета, как и волосы. Она привыкла нападать, а не получать пощечины. Хотя она искала отходные позиции, но единственно, что она могла сделать, — это беспомощно капитулировать. Те немногие девочки, которые еще продолжали молчать, включая Сюзанну, неожиданно забыли свой страх и, вспомнив все насмешки и едкие замечания, которыми она их награждала, также рассмеялись.

— Посмотри, в этом нет ничего трудного, — дружелюбно сказала Патси, прикладывая один кусочек картинки к другому. — А теперь попробуй сама, Лорис.

Лорис решила, что кроме своей мамы, она теперь еще любит и Патрицию Шварц, как никто другой на целом свете. Так девочки стали лучшими подругами.

Приглушенные звуки, которые раздавались в комнате отдыха, заставили сестру Сицилию, учительницу музыки, растеряться. Заглянув в дверной проем, на одном из столов она заметила маленькую согбенную фигурку: это была девочка по фамилии Касталди. Она уткнулась головой в руки и плакала так горько, словно ее сердечко разбилось.

Молодая монахиня, чьи темные выразительные глаза казались слишком большими на худощавом лице, не могла не посочувствовать ей. Даже те ученицы, которых родители редко забирали по воскресеньям, уехали домой на рождественские каникулы. Лорис была единственным ребенком, оставшимся во всей школе. У нее был порыв положить руку на шапку кудряшек, которые не подчинялись даже стрижке.

Сестра Сицилия напомнила себе еще раз, что она не имеет права выражать свои эмоции никому из детей. Давая клятвы, она отвергала любые привязанности; монахине даже не позволялось ухаживать за растениями.

Она спрятала руки в широкие рукава своего платья.

— Иди, Касталди, — приказала она. — Иди и перестань плакать.

Вскрикнув, Лорис выпрямилась: она не слышала, как монахиня подошла к ней. Как ребенок, которого застали за проделками, она мгновенно перестала плакать. Она не была уверена, считался ли плач проступком, за который наказывают.

— Ты не должна впадать в уныние, — сказала сестра Сицилия. — Уныние есть грех против надежды. Ты должна молиться Богу, который всесильный и милосердный. Только он может сделать так, чтобы твоей маме стало лучше.

— Но я молюсь Ему. Я молюсь Ему все время. — Слезы упали с ее ресниц и покатились по щекам. — Но он не слышит меня.

— Бог всегда слышит, но иногда он хочет большего, чем слова. Ты должна сделать ему букет.

Лорис вытерла рукавом нос.

— Как это?

— Букет — это пучок различных цветов. Но твой должен быть сделан из добрых дел. Вот здесь, дай мне тебе показать.

Сев рядом с Лорис, молодая монахиня взяла лист бумаги и коробку с цветными карандашами.

— Ты знаешь, как рисовать цветок?

Лорис выпятила подбородок: она гордилась своими рисунками.

— Конечно.

Она нарисовала желтый кружок, закрасила его, затем вывела розовые петли лепестков вокруг него.

— Это маргаритка.

— Теперь каждый раз, как ты сделаешь доброе дело или неэгоистичный поступок, или принесешь какую-то жертву, ты нарисуешь цветок на листе, затем другой, третий, пока не получится целый букет.

— А сколько цветов мне надо для букета?

— Ты должна заполнить весь лист.

Лорис растерялась.

— Я не знаю, смогу ли я быть такой хорошей.

Сестра Сицилия спрятала улыбку.

— Ты должна постараться, потому что, когда ты закончишь свой букет, ты сможешь предложить его Богу, и Он ответит на твои молитвы, и твоя мама поправится.

— Он так сделает? Действительно?

— Я обещаю.

— Ой, спасибо!

В порыве благодарности Лорис кинулась на шею сестре Сицилии и крепко обняла ее.

Она не сознавала, что делает, пока не услышала возглас удивления монахини и не почувствовала на щеке серебряное распятие, которое было холодное как лед. Она отпрянула, испугавшись наказания.

Недисциплинированное сердце сестры Сицилии поступило по-другому. Потянувшись, она пригладила непослушный локон за ухо Лорис.

— И я буду каждый день упоминать в своих молитвах твою маму.

С этого дня над Лорис довлело быть предельно послушной: приходилось отказываться даже от таких мелочей, как леденцы, которые приносили ей удовольствие. Она так часто рисовала розы, что на ее большом пальце появились мозоли. И она больше не завидовала тем девочкам, которые плохо вели себя на неделе, но их все равно по воскресеньям забирали родители, потому что знала, что, как только она закончит свой букет, ее мама тоже придет к ней.

К концу месяца букет уже был готов — буйство цветов, нарисованных различными цветными карандашами, которые только были в коробке. Печатными буквами она подписала: «Богу от Лорис».

В тот четверг, в середине урока по арифметике, ее вызвали в кабинет Главной матери.

— К тебе посетитель, — сказала сестра Тереза, и, прежде чем послать ее вниз, она тщательно осмотрела ее одежду.

Переполненная радостью встречи со своей матерью, Лорис быстро пробежала два пролета лестницы и весь остаток пути по холлу.

Она постучала, перед тем как открыть дверь. Ее посетителем была мисс Прескотт.

— Где моя мама?

Лорис оглядела кабинет в поисках, где могла бы спрятаться ее мать.

— Это то, о чем я приехала тебе сказать, Лорис, — сказала печально мисс Прескотт. — Твоя мама не сможет прийти к тебе… никогда. Она…

— Твоя мама ушла на небеса, Касталди, — помогая, закончила Главная мать, — чтобы быть с Богом.

Лорис, не понимая, смотрела то на одну, то на другую. Она точно знала, что это означало, но отказывалась верить тому, что они говорили.

— Я хочу мою мамочку!

Лорис неистово бросилась на мисс Прескотт и стала бить ее своими крохотными кулачками.