Синтия Пауэлл - Покоренный дикарь

— Если кто-нибудь из вас хочет кофе, лучше говорите сейчас. Уже почти стемнело, и я не собираюсь оставаться здесь после того, как эти дикие твари начинают выть, как привидения. Меня от этого бросает в дрожь, а доктор Райдер говорит, что мне совсем нельзя волноваться. Если вдобавок к этому начнут рычать львы, то бессонная ночь мне обеспечена.

Фалин встретилась взглядом с Брендом и улыбнулась. По крайней мере, у дикаря было чувство юмора. И он относился к миссис Твичфорд с терпением и добротой, как она того заслуживала.

В его глазах появилось особое выражение, когда он обратился к экономке:

— Спокойной ночи. И большое спасибо, миссис Твичфорд.

Фалин в свою очередь поблагодарила ее и улыбнулась, когда миссис Твичфорд, торопливо перекрестившись, вышла в холл и закрыла за собой дверь.

Она подалась вперед:

— Кто такой доктор Райдер?

— Мой приятель, — объяснил Бренд. — Самый заботливый доктор на свете. Он с большим вниманием и сочувствием относится к состоянию здоровья миссис Твичфорд. За это она не отпускает его, предварительно не снабдив всевозможными сладостями и половиной содержимого моего холодильника.

— Доктор, который приезжает на дом? — удивилась Фалин. — Немногие доктора в Нью-Йорке практикуют это. Ей крупно повезло.

Бренд засмеялся:

— Доктора везде одинаковые. Просто миссис Твичфорд не совсем его пациентка, а доктор Райдер не совсем обычный доктор. Он ветеринар.

— Ветеринар! У вас такая странная жизнь, к которой не сразу привыкнешь.

Улыбка погасла в его глазах.

— Это точно. Здесь не столица. Некоторые люди так и не могут привыкнуть к здешнему уединению.

Фалин удивленно заморгала, немного шокированная его резкостью. Она вовсе не хотела бередить старую рану и теперь чувствовала желание поддержать его. Довольно странное желание. Бренд был сильным и мускулистым укротителем тигров. Свирепый, дикий и бесстрашный. Ему вовсе не нужно ее сочувствие. Ему ничего не нужно от нее.

— Но у меня сложилось впечатление, что городок сильно разбросан по местности, — снова заговорила она. — Когда я ехала из аэропорта, на пути мне попалось довольно много домов и различных построек. Что касается вашего ранчо…

— Мое ранчо стоит на отшибе. А город особенно разросся за последние двадцать лет. Раньше, кроме дороги, здесь ничего не было. Я помню, как моя мать жаловалась… — Он замолчал, не желая продолжать.

— Ей здесь не нравилось? — спросила Фалин.

Бренд издал резкий смешок:

— Она терпеть не могла это место. Ей ничего не нравилось: ни город, ни ранчо, ни… но это старая история, — выпалил он. — Не стоит ворошить прошлое.

Старая история? Может быть, и старая, но не забытая. По крайней мере, он не забыл ее. Как и на любого ребенка, на него наверняка сильно повлияло постоянное недовольство матери своей жизнью, ее раздражение и несчастный вид.

Фалин знала, что дети часто винят себя в подобных вещах, думая, что причина родительских проблем кроется в них самих. Быть может, шестилетний Бренд по какой-то причине вообразил, что это именно из-за него и расстались его родители? Что из-за него маме пришлось уехать?

Фалин продолжала размышлять над этой возможностью, как вдруг до нее дошло, что миссис Твичфорд ушла, и они остались наедине с Брендом.

С трудом сглотнув, она вдруг совершенно отчетливо осознала, что Бренд давно уже не одинокий шестилетний мальчик, а взрослый, стопроцентный мужчина, с горячей кровью и сильным телом. А вокруг на расстоянии нескольких миль не было ни одной живой души, не считая, разумеется, диких животных.

Один на один с дикарем Вестоном. Пока что — предупредительные манеры, легкое вино, светский разговор. Внешне все было спокойно, но ее не оставляло легкое возбуждение. Ощущение, что вот-вот что-то произойдет, будоражило Фалин не меньше, чем только что выпитое вино.

Мужчина, сидевший напротив, был непредсказуем, так же, как и собственная реакция ее организма. Его сдержанность и галантность были довольно слабым противовесом его необузданному темпераменту.

Он легко вертел в руках хрупкий бокал, но в любой момент мог разбить его на тысячи кусочков. Он шутил и слегка поддразнивал ее, но, если бы ему захотелось чего-то другого, что выходило за рамки обыденного, ничто бы не смогло его остановить.

Ничто, кроме ее собственных инстинктов, которые подсказывали ей быть с ним поосторожнее. И надежды, что он будет вести себя так же.

Фалин встала и бросила салфетку на стул.

— Я, пожалуй, пойду. — Она широко зевнула, смущенно улыбнувшись. — Прошу прощения, это, наверное, чистый воздух так на меня действует.

Бренд отодвинул бокал и поднялся, впиваясь в нее взглядом:

— Да, конечно, это сказывается пребывание на свежем воздухе.

Она вежливо кивнула:

— Но я уверена, что всю мою усталость как рукой снимет после ночи, проведенной в постели.

Бренд вопросительно приподнял бровь.

Покраснев, как рак, Фалин опустила глаза и сделала вид, что разглядывает паркетный пол, жалея, что рядом нет Фэнга, который бы проглотил ее, тем самым избавив от всех этих мучений.

— Знаете, я очень устала, — еле слышно проговорила она. — Мне надо выспаться.

— Да, я прекрасно это вижу, киска. Вам нужно идти к себе. И побыстрее.

Фалин не пришлось просить дважды. Она с быстротой молнии влетела к себе в комнату и закрыла за собой дверь.

Как и предсказывала миссис Твичфорд, львы ни на минуту не замолкали, и Фалин долго лежала без сна, слушая низкие протяжные звуки.

Она должна была бы провести всю ночь на коленях у кровати, вознося Богу благодарные молитвы за то, что ничего не произошло между нею и Брендом. Но облегчение было не единственным чувством, царившим в ее душе. Ее снедало любопытство.

Фалин все время пыталась представить себе, что могло бы произойти, если бы она не ушла так быстро к себе. Или если бы Бренд не остановился в последнюю минуту тогда, в темном шкафу.

Она хотела, чтобы он поцеловал ее. И она знала, что он тоже этого хотел, но по какой-то причине не дал воли своим чувствам. Пока не дал.

И именно это ее так пугало. Его сострадание. Его сдержанность. Это милосердие, которое свидетельствовало о том, что он прекрасно понимал, что она чувствует. Бренд не накинулся на нее, как это бы сделал каждый дикарь, движимый природными инстинктами, а не разумом, но, как это ни было ужасно, Фалин надеялась, что он именно так и поступит.

Фалин Истбрук, современная деловая женщина, не могла выкинуть из головы какого-то дрессировщика львов в рваных джинсах. Его представления о культуре были, вероятно, почерпнуты из старых сериалов. Что он может предложить женщине девяностых, кроме своей убийственной улыбки и шести футов мускулистой мужественности?