Патриция Нолл - Два купидона

Кэрри кивнула:

— Я к себе, переодеться.

Сняла платье, в котором беседовала с последней кандидаткой в няни, облачилась в джинсы, футболку и кроссовки, положила в карман газовый баллончик (его приобрел Уилл: теперь она живет в городе и ей надо носить с собой какое-нибудь средство защиты) и направилась к парадной двери.

Уилл встретил ее в холле; его длинное, узкое лицо казалось мрачным и задумчивым; пепельные волосы слегка растрепаны — наверно, сидел и ерошил по своей привычке.

— Кэрри?

— Да, Уилл?

Уилл подошел и вдруг крепко обнял ее. Удивленная Кэрри от неожиданности уткнулась ему в грудь.

— Есть еще одно. — Хриплый, низкий голос походил на рычание; руки, обхватившие ее, еще крепче сжались и притянули ее ближе; одной рукой он поднял ее голову.

Но Кэрри и так смотрела ему в глаза.

— Что, что, Уилл? — выдохнула она.

— Вот что. — Его рот завладел ее губами.

Кэрри что-то протестующе пролепетала. Она уж и не помнит, когда целовалась с кем-то. Не считая, конечно, Роберта. Внезапно в голове забрезжила смутная догадка, почему у нее почти нет обиды на бывшего жениха: ее безумно влечет к Уиллу. От первого же его прикосновения в ней вспыхивает пламя, которое разгорается в пожар, когда Уилл целует ее.

Все чувства целиком заполнились ощущением его упругих губ, ласкающих ее мягкий рот, опьяняющим запахом его кожи, щекотанием чуть колючей щеки, касавшейся ее лица, — вообще его вкусом, каким-то необыкновенно теплым, просто восхитительным… Ей в голову не приходило, что огонь имеет вкус.

Отбросив опасения, переполненная желанием Кэрри страстно целовала его. Руки вцепились в его серую в полоску оксфордскую рубашку — она держала ее как бы в пригоршнях; потом прижалась к нему, чтобы ощущать движение и напряжение его мышц. Тело его сотрясала дрожь желания, идущая из самой глубины, но он откинулся назад и поднял голову. Кэрри встала на цыпочки, чтобы быть выше, в надежде снова захватить его губы, но он чуть-чуть отодвинул ее, его руки дрожали — почти незаметно.

— Помни об этом тоже, Кэрри, — глаза у него стали угольно-серые, — когда будешь решать, выходить ли за меня замуж. Не думай, что нас ждет ненастоящий брак — еще какой настоящий. Мы станем такой же семейной парой, со всеми радостями любви, как самые оголтелые романтики, понимаешь?

— Знаешь, ты сейчас применил самый убедительный метод, — задыхаясь, пробормотала Кэрри, не отрывая от него взгляда.

— Надо бы мне чаще испытывать его на тебе. — Он улыбался. — Я заметил — это удерживает тебя от дискуссий.

Да откуда у нее возьмется дыхание для дискуссий?! С этой мыслью, жадно наполняя легкие воздухом, она, запинаясь, побрела к парадной двери. Закрыла ее за собой и с наслаждением вдохнула ветерок близившегося к вечеру дня. Вот это да! Этот мужчина умеет целоваться… Как умеет делать все, за что берется. Ей понадобилась целая минута, чтобы сориентироваться, но в конце концов она повернула направо, выбрав дорогу, по которой они ходили с Уиллом, когда вывозили на прогулку близнецов.

Опустив голову и засунув руки в карманы, она медленно миновала дом Уильямсонов. Эта пожилая пара обычно предлагала: «Мы посидим с детьми в любое время, когда вам понадобится!» Что же, решиться позвонить им и попросить сделать это сегодня вечером, чтобы они с Уиллом куда-нибудь вышли? Решиться вместе с ним направлять жизнь близнецов, которых она уже так сильно любит? Быть женой Уилла Кэлхауна — каково это?

Выйти замуж за незнакомого до той поры человека — это совсем другое дело, размышляла Кэрри, дойдя до конца улицы и повернув за угол. Уилла она знает много лет; они стояли рядом на свадьбе Брета и Джинни: он — красивый, в смокинге, а она — в вечернем синем бархатном туалете. Конечно, даже тогда она почувствовала его привлекательность. Но ей не понадобилось много времени, чтобы понять: он еще и напористый, и самоуверенный. Интересовал он ее всегда, однако что-то в нем отпугивало, а часто и раздражало.

Кэрри дошла до маленького парка: сейчас здесь почти пусто, детей позвали домой — умываться, готовиться к ужину. Воздух напоен ароматом жимолости… Она села на скамейку пустой карусели и, упираясь носком в край бороздки, попыталась привести карусель в движение. Годами сандалии и теннисные туфли отталкивались вот здесь, углубляя бороздку…

Медленный круг, еще один, еще… она снова вернулась к своим мыслям. Уилл ни в чем не походит на Роберта, спокойного, ровного. Раньше она считала, что спокойствие идет от силы. Теперь-то понимает — оно всего лишь отражает застарелую скрытность.

Одно говорит в пользу Уилла: с ним она всегда будет видеть, какое занимает место в его жизни, что он думает об их общих проблемах. И непреложна истина: если он сказал, что женится, явится в церковь в назначенный день и час или умрет, добираясь до нее. Кэрри резко остановила карусель и встала, не в силах оторвать зачарованного взгляда от раскачивающихся скамеек. Ей стало почти холодно от мурашек, пробежавших по спине. Все эти годы до нее не доходило главное в Уилле, а теперь она внезапно осознала свою ошибку: решительность его она путала с упрямством; спокойствие Роберта принимала за силу. А все оказалось совсем наоборот: Уилл тверд и самостоятелен в жизни; мягкость и ровность Роберта лишь прикрывают его упрямство в желании все делать только для себя.

Да собирался ли он вообще жениться на ней? Скорее, просто следовал своим планам, намеревался скрыть какую-то собственную цель, а для этого пришлось успокоить родителей. Кто его поймет? Чем дальше он уходит в прошлое, тем меньше ее интересует. Это открытие словно ударило ее — будто свалился груз, который почти месяц она несла на своих плечах. И вовсе она не была влюблена в Роберта — любила не его, а саму идею любви. Считая его ровным, заботливым, щедрым, приписывала ему все качества, которые хотела видеть в муже. Целый месяц ей понадобился, чтобы прояснить это для себя самой. И вот настало время, и она поняла: никогда он не обладал этими качествами! Зато все они — в самой основе характера Уилла.

Кэрри вскочила и заспешила из парка на улицу и домой. Еще один небольшой удар: оказывается, домом она считает просторное белое здание с большими комнатами почти без мебели. Ну и что же, она и Уилл сумеют сделать это здание настоящим домом, наполненным любовью обоих родителей к детям.

Едва влетела в парадную дверь — увидела Уилла: стоит и ждет ее. У нее перехватило дыхание, во рту пересохло, так он хорош: угольно-серые слаксы, расстегнутый ворот ослепительно белой рубашки открывает сильную, загорелую шею; легкий пиджак перекинут через руку. Он обвел пронизывающим взглядом ее пылающие щеки и развевающиеся волосы и вдруг мягко, почти нежно проинформировал: