Виктория Васильева - Обретение счастья

— Ха! Забавно. Дальше.

— Я столько лет не видел тебя. Сначала ты не отвечала на мои письма, а я все писал, писал.

— Все письма я порвала, не читая. Продолжай.

— Порванные письма давно уже не имеют значения… Но тогда… Я тебя возненавидел, потому что ты не хотела понять меня. Даже выслушать. Но все равно я не забывал тебя все эти годы.

— Не вижу логики, — саркастически заметила Растегаева.

— Я сам не вижу логики, но когда я снова тебя увидел в качестве…

— В качестве мачехи твой невесты, не так ли? Я, кажется, имею шанс стать твоей тещей? Вот потеха, — она нервно рассмеялась.

— Невесты? Я не делал предложения Маше.

— Ты еще и лгун. Сначала ты представил мне какую-то девицу в качестве своей сестры, теперь утверждаешь, что не собирался жениться на Маше.

— Я не скрываю, что ухаживал за ней. Она хорошая девушка, дельный специалист, разбирающийся в современной поэзии.

— В твоей, например.

— И в моей тоже.

— Чем не супруга: хорошая девушка, дельный специалист…

— Я говорю тебе, что не делал ей официального предложения, — как школьник на уроке, повторял Захаров.

— Ох уж эти мужчины… Позавчера ты провел с ней ночь. Но, конечно же, это ничего не значит, поскольку ты не сделал ей официального предложения. Хотя отца она убеждала в обратном.

— Ночь? Когда? — он старался припомнить. — После обеда мы с Машей расстались у метро. Я был не в настроении и отказался от какой-то ее идеи. А от какой — даже не помню.

— В воскресенье Мария не пришла ночевать домой. А потом весь день плакала.

— Это меня не касается.

Ольга достала сигарету и попыталась снова справиться с прикуривателем. Алексей предусмотрительно поднес зажигалку. Беседа приобретала более мирный оборот.

— А бордовые розы были преподнесены в знак чего? Как мне помнится, ты всегда предпочитал именно этот цвет.

— Не мог же я прийти к обеду в незнакомый дом с пустыми руками. Но, по правде, розы выбирала Маша.

— Ах, какое соответствие вкусов! Идеальная пара, — злая усмешка искривила ее губы.

— Разговор в подобном тоне не имеет смысла, — Алексей порывисто вздохнул и добавил: — Может быть, хоть так что-нибудь поймешь?

Ольга даже не успела сообразить, что следовало бы сопротивляться, как Алексей вдруг обнял ее и прижался губами к полуоткрытому, пахнущему ментоловым дымом, рту. Прохладные губы вздрогнули, ожили…

Ольга попыталась высвободиться, но силы предательски покинули ее, вытесненные извечным рефлексом любви. Ольга с трепетом и страхом ощутила, что душа ее раздваивается, и одна ее часть уносится приливом неожиданной страсти, а другая все еще остается айсбергом в тропических водах.

Она ответила на этот поцелуй, вернее, даже не она сама, а ее губы — по памяти. Предательская намять проснулась во всем теле, и Ольга-айсберг испугалась, что здесь, в машине, потеряет самообладание. Она порывисто дышала, впитывая полузабытые запахи его тела, его табака, его одеколона «Solo».

И Алексей, словно уловив ее ощущение, произнес:

— Вспоминаю тебя на ощупь, на запах…

Его лицо изображало такое обожание, такую преданность, что Ольга не выдержала и заплакала в три ручья.

«Что из того, что он мне изменил, что он лжет?.. Бог ему судья. Зато он здесь, со мной, и никто мне не может заменить его — будь Захаров даже преступником», — самые бабские мысли полезли в ее одурманенную страстью голову.

— Тише. Оленька, успокойся, девочка моя, он ласково и нежно гладил ее по голове, по плечам. — Вот увидишь: все будет хорошо.

— Да, да… — шептала она, не понимая смысла этих междометий.

— Знаешь, когда я увидел тебя в доме Растегаева, ты была такой официальной, такой далекой, как царевна в хрустальном гробу. Я думал, что потерял тебя навсегда. Но когда я понял, что ты ревнуешь меня к Вике…

— Алеша, я замужем. Я жена другого человека.

— Замолчи! Мне плевать, что ты замужем, мне безразлично, почему ты вышла за него, ведь теперь я знаю: ты любишь меня.

— Я не знаю, кого люблю, Леша… Я ничего уже не знаю, — ледяная Ольга стала брать верх. — Уже поздно, и мне нужно домой. Выйди, пожалуйста, из машины.

К ее удивлению, он снова стал кротким и покорным.

— Если ты так хочешь… Я не вправе вмешиваться в твою жизнь.

Он медленно вышел из машины и захлопнул дверцу.

Высокая темная фигура с поникшей непокрытой головой побрела по пустому двору.

— Ты забыл зонтик! — крикнула ему вслед Ольга.

Но Захаров не оглянулся.

Ритмично шуршали дворники. Струйки воды сбегали по боковым стеклам. Невидимая остальному миру женщина сидела в машине, оцепенело глядя в одну точку. В глубине души она догадывалась, что ей больше некуда идти — разве что раствориться в дожде, таком же бездомном и тоскливом, как она сама.

В одночасье она позволила прошлому разрушить отлаженную и спокойную жизнь. Она бездумно пустила призрака в свое новое существование, и все благополучие мгновенно превратилось в мираж, в фантомный сигаретный дымок.

«И все-таки нужно идти…» — Ольга закрыла машину и направилась к подъезду.

Мокрая черная кошка молнией прошмыгнула под ногами. Впрочем, в темноте любая кошка показалась бы черной.

Ольга вызвала лифт и в ожидании его бесплодно мечтала о крошечной квартирке, в которой не было бы никого, кроме нее одной, где никто не встречал бы ее на пороге вопросом: «Где ты была?», где не нужно было бы лгать и прятаться от себя самой.

Она грезила о доме, как о крепости, спасающей от чужого глаза и какого бы то ни было посягательства.

В полиэтиленовом пакете, как в аквариуме, плавали два удлиненных предмета. С уголка на туфель стекала тоненькая струйка воды. Но Ольга словно не замечала этого. Она успела промокнуть, пока дошла до подъезда, из рассеянной солидарности забыв раскрыть зонтик.

Меньше всего ей в эти минуты хотелось быть хозяйкой растегаевского дома. Семейный покой, который она пыталась воспевать двое суток, вдруг развеялся, как дым.

Чем она обладала на самом деле? Домом? Очень опрометчиво и даже бессовестно считать своим домом квартиру, в которую ты не принесла практически ни единой вещи, кроме своих личных. Надеждой на успешную карьеру? Как ни странно, но именно вопрос о продвижении по службе директорской жены вызывал у всего институтского мира естественную реакцию сопротивления. Будь она Ольгой Буровой, никто бы и не подумал завидовать, но подозревать в нечистой игре Растегаеву было почти что правилом хорошего тона.

Брак с академиком, как позднее поняла Ольга, не только не укрепил ее научных позиций, но и превратил на глазах изумленной публики дельного специалиста в супругу босса со всеми вытекающими для общественного сознания последствиями этакой метаморфозы.