Кейт Уолкер - На вершине мира

То, что еще секунду назад казалось недостижимым, приближалось, накрывало ее, что-то неземное, дикое. Клемми оказалась на вершине мира, где были только она и Карим и то, что происходило между ними.

Ночь ускользнула от них, сгорела в огне страсти и восхитительного, невероятного блаженства. В какой-то момент усталость взяла верх, и она спали до тех пор, пока зимнее солнце не разбудило их своими рассеянными лучами.

Стрелки солнечного света проникли под закрытые веки Клемми, медленно, нежно будя ее. Она осторожно пошевелилась, выпутываясь из вороха скомканных одеял. С улыбкой, вызванной воспоминаниями о том, как они занимались любовью, она взглянула на темноволосую голову Карима, отдыхающего на смятой подушке.

Карим. Ее любовник и ее любовь. Мужчина, который сделал ее своей. При дневном свете шрамы на его груди выглядели грубыми, заставляя ее сердце сжаться при мысли о боли, которую ему пришлось перенести. Он пострадал напрасно, не сумев спасти брата и ту несчастную женщину. Клемми кончиками пальцев погладила их, пытаясь передать им нежность и ласку. Карим вздохнул и поднял голову, ловя ее взгляд.

– Я сделала тебе больно? Извини…

– Нет.

Он сжал ее подбородок пальцами и склонился над ней. Она чувствовала тепло его дыхания на своей коже.

– Нет, – повторил Карим низким голосом, его взгляд обжигал ее. – Ты мне не причинила боль. Но удивила. Сорайа ненавидела эти шрамы.

Клемми знала, что у него были другие женщины до нее, но все же ее сердце упало, когда она услышала имя.

– Почему? Ты их получил за благородство.

Карим промолчал. Мир Клемми мгновенно зашатался. Она была так счастлива опять видеть его, что не успела даже подумать, прежде чем кинулась в его объятия. Прикосновения Карима были словно пламя, поднесенное к взрывчатке, разрушая ее, уничтожая любую надежду мыслить трезво. Она отдавала ему себя снова и снова, не думая о собственной безопасности, не заботясь о своем сердце. Но теперь ее начали терзать мысли о том, что, кроме страсти, привело его сюда.

«Я проехал полмира ради этого», – сказал он. Неужели Карим отправился так далеко только ради ночи любви? Не важно, что он ее хотел, но разве этого достаточно?

А он хотел ее. Как она могла в этом сомневаться, если ее тело все еще пело от блаженства, которое она познала. Ей было больно, нежная плоть ныла, но это служило лишь напоминанием о том, что она стала женщиной. То было доказательство его потребности в ней, доказательство страсти.

Карим испытывал все это и раньше, и только потому, что она была обещана другому, честь не позволяла ему удовлетворить эту потребность. Но теперь они оба свободны…

Свободны для чего?

Делать все, что им заблагорассудится. Клемми не сомневалась, что распаленная страсть, которую они испытали, – именно то, чего Карим хотел с самого начала. Он никогда не предлагал ей ничего другого. Однако ее сердце стремилось к иному. Но если ему нечего предложить ей, она будет счастлива и этим.

Поерзав, Клемми высвободила подбородок и горделиво вздернула его, натягивая одеяло до груди и переводя взгляд на пляшущее в камине пламя. Оно жгло глаза, но это был пустяк по сравнению с жалом подступающих слез, которые она сдерживала с большим трудом.

– Клемми?

Она почувствовала, как Карим пошевелился рядом с ней, и неожиданная волна холодного воздуха накрыла ее, как только он встал, держась за подлокотник дивана.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего, – буркнула она, не веря себе.

Клемми не удивилась, когда Карим сказал:

– Лгунишка!

Он подтрунивал над ней, но в то же время его тон глубоко ранил ее. Пальцы Карима коснулись ее шеи и нежно спустились по спине. Эти ласки вызвали в ней дрожь, пробуждая сексуальную реакцию, которая, по ее мнению, на какое-то время задремала. Но оказалось, что желание никуда не делось, оно пробудилось от одного-единственного его прикосновения и грозило захлестнуть ее.

А ей было необходимо подумать.

– Не надо!

Клемми дернулась чуть резче, чем хотела. Нежное прикосновение Карима словно шипами царапнуло ее оголенные нервы. Она поняла, что допустила ошибку, почувствовав, как он напрягся, как замерла его рука.

– Что случилось? – В голосе Карима слышалось непонимание. – Я сделал тебе больно? В этом дело?

– Нет, конечно же ты не сделал мне больно.

По крайней мере, не в том смысле, какой Карим вкладывал в свои слова. Он был восхитительным любовником, заботливым, предупредительным, нежным, когда она этого хотела, и достаточно чутким, чтобы понять, когда одной нежности недостаточно.

– Конечно, я знала, что будет немного… непросто в первый раз, но это все. Я хотела тебя. Я хотела этого.

Ее желудок скрутился в болезненный узел – Клемми ждала, что же будет дальше.

– Если дело не в этом, то в чем? Что ты недоговариваешь? Посмотри на меня!

Это был приказ, которому она не могла не подчиниться. Если она повернется, Карим увидит всю правду, которая, должно быть, написана у нее на лбу. А если нет, он не оставит ее в покое, пока не выяснит. Пять дней назад, в полном отчаянии, она сказала ему, что любит его, и была вынуждена наблюдать, как он отворачивается и уходит. Во второй раз она это не вынесет.

– Извини… – Собравшись с силами, Клемми повернулась и посмотрела на него, натянув на лицо улыбку, которая, как она надеялась, не выглядела фальшивой. – Я просто пытаюсь переварить все, что произошло.

Если бы она посмотрела ему в глаза, не смогла бы продолжать. Поэтому ее взгляд остановился на темных волосках на его груди: они поднимались и опускались с каждым вздохом Карима. Его дыхание было глубоким и равномерным, в то время как Клемми нервно хватала ртом воздух.

– Не прошло двух недель, как я была здесь, паковала вещи, зная, что мой день рождения и моя свадьба не за горами. И тут появился ты.

Ей показалось или его сердце действительно забилось быстрее?

– Тогда ты сбежала через окно, чтобы… увидеться с маленьким мальчиком.

Когда Карим приехал, малыш обнимал Клемми. Ее подруга тут же закутала его в куртку и шарф и поспешно уехала. Но он успел обратить внимание на мальчика – на его маленькое, но крепкое тельце, на темные волосы, на личико, которое было удивительно похоже на то лицо, которое он видел сейчас. Шок Клемми подсказал, что он не ошибся.

– Она назвала его Гарри, – спокойно произнес Карим. – При нашей первой встрече ты просила дать тебе время, чтобы увидеться с кем-то. Ты тогда чуть не произнесла его имя. – Ему не требовался ответ. Все было понятно по ее глазам, по слезам, застывшим в них. – Он твой брат?

Клемми медленно кивнула.

– Моя мать убежала от отца, когда поняла, что беременна. – Ее голос был тихим и неуверенным. – Она была в ужасе оттого, что ребенка у нее отберут и используют в политических интересах – как и меня. Мама поклялась, что не допустит этого. Она уже знала, что больна, поэтому договорилась о его усыновлении и, к несчастью, умерла вскоре после рождения Гарри.