Барбара Картленд - Огонь желаний

Вада и Пьер застыли на месте друг против друга. Девушка была не в состоянии ни двинуться, ни говорить.

— Так, значит, вы… мисс… Эммелин Хольц! — медленно, делая ударение на каждом слове, словно самому себе подтвердил Пьер. — Вот, оказывается, вы кто!

— Я… могу, я была… — попыталась объяснить Вада, но Пьер быстро перебил:

— Вы обманывали меня! В Париже вы только развлекались, а сами собирались приехать сюда и выйти замуж за моего брата, — ради его титула, конечно. Вот ваши истинные намерения! И вы весьма недурно разыграли роль бедной компаньонки.

— Пьер… выслушай меня! — умоляла Вада. Но скоро поняла, что он ее не слышит и продолжает говорить, все время повышая голос.

— Вы вели искусную игру. Превосходно! Невинная, юная, неопытная мисс Спарлинг! А я-то действительно поверил вашим мольбам и испугу, когда вы впервые оказались в моей студии.

— Я… я… могу рассказать…

— Рассказать? Что вы можете рассказать? — вскричал Пьер. — Что вы развлекались, как все богатые американки, приезжающие в Париж, и не думали о последствиях, не придавали значение тому, что можете кого-то обидеть?

Пьер саркастически рассмеялся.

— Мне жаль, что не позволил вам в полной мере насладиться черной мессой. Вам бы это доставило огромное удовольствие и добавило еще один забавный случай в ваш альбом приключений.

Ярость слышалась в голосе Пьера, когда он продолжил:

— Может, если бы сатанисты действительно извлекли из вас душу и заменили ее любой другой, было бы не так уж плохо. Откуда бы она ни взялась, она не была бы столь низкой, подлой и коварной, как ваша собственная! Душа лгуньи! Душа женщины, которая готова продать себя за титул.

Пьер словно выплевывал слова. Протянув к нему руки, Вада заплакала:

— Пьер… Пьер… ты должен выслушать меня!…

— Я больше не намерен слушать ложь! — грубо отрезал Пьер. Казалось, его голос прогремел на всю библиотеку, когда он сказал:

— Прочь с моих глаз! Я возвращаюсь в Париж и надеюсь, Бог даст, больше никогда вас не увижу.

Он отвернулся и подошел к окну. Вада тихо всхлипнула и выбежала из комнаты, но он продолжал стоять у окна, ничего не замечая. Гнев затмил его разум. Губы побелели, его трясло от бешенства.

Пьер не знал, сколько времени простоял так, стиснув руки, пока наконец кто-то не вошел в комнату. Он догадался, что это его брат.

— Как всегда, мама ведет себя непредсказуемо, — произнес герцог. — Теперь, когда ты приехал, она очень рада и хочет тебя видеть. Но сначала, Питер, нам нужно с тобой поговорить.

Пьер нехотя отошел от окна и направился к камину. Герцог, казалось, не заметил выражение его лица.

— Я просил тебя срочно приехать домой, — начал он, — потому что хотел сообщить тебе, что замок и все поместья я переписал на твое имя.

— Что ты сделал? — переспросил Пьер.

— Я не сомневался, что это тебя потрясет, — сказал герцог, — но иначе я поступить не мог. Только ты можешь мне помочь.

— Ничего не понимаю! О чем ты говоришь? Что случилось? — взволнованно спросил Пьер.

— В последнее время я чувствовал, что у меня не все благополучно со здоровьем. Три дня назад я ездил в Лондон, чтобы проконсультироваться со специалистом. То, что он мне сказал, подтвердило мои опасения.

— Что с тобой? — спросил Пьер.

— У меня туберкулез, — печально ответил герцог. — Если сразу же, в ближайшие дни я уеду в Швейцарию, то смогу протянуть еще год-другой, но, видимо, не более.

Стало тихо. Затем Пьер положил руку на плечо брата.

— Давид, я не могу в это поверить! — Его голос срывался.

— К сожалению, это правда, — произнес герцог, — и честно говоря, Питер, я не придаю этому слишком большого значения. В последний год так много всего свалилось на мою голову… Нужно заниматься домом, а у меня нет на это достаточно средств. Да и с мамой стали возникать трудности, и я начинаю чувствовать, что не могу ни с чем справиться.

Герцог тяжело вздохнул.

— Я написал тебе в письме, что женить меня на этой американке была ее затея. Наша мать все решила без меня и ни разу не сказала, что девушка дала согласие на брак, пока та не выехала из Америки.

Пьер помолчал, потом произнес каким-то странным голосом:

— По тому, что я увидел, когда вошел в комнату, догадываюсь, что ты сказал об этом мисс Хольц. И как она это восприняла?

Герцог улыбнулся.

— Конечно, я собирался сказать ей правду, но это не понадобилось.

— Почему? — спросил Пьер.

— Потому что в Париже эта хорошенькая мисс Хольц по уши в кого-то влюбилась. Она заявила, что не желает выходить за меня замуж, и уговаривала помочь ей вернуться завтра во Францию.

— Она тебе это сама сказала? — уточнил Пьер дрогнувшим голосом.

— Бог мне судья, не знаю, правильно ли я поступаю, — сказал герцог, — но она, кажется, по-настоящему влюблена.

Пьер протянул руку к брату и похлопал его по плечу.

— Скажи мне, Давид, где спальня мисс Хольц? Герцог взглянул на него с недоумением:

— Почему это тебя интересует?

— Я все потом тебе объясню. Ты не знаешь, где сейчас может быть мисс Хольц?

— В «покоях королевы», конечно. Ты, вероятно, уже догадался, что мама…

Он вдруг обнаружил, что брата рядом с ним нет. С невероятной быстротой тот выскочил из библиотеки и помчался через весь зал. Герцог удивленно смотрел ему вслед, не представляя, что бы все это значило.

Пьер без стука открыл дверь «покоев королевы»и вошел. Как он и предполагал, Вада лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и громко рыдала.

Он запер за собой дверь и, подойдя к постели, взглянул на девушку. По тому, как сотрясались ее плечи, он понял, что слезы текут ручьем.

— Вада, — обратился он к ней, и его гортанный голос прозвучал с нежностью.

— Уходи, — рыдая проговорила она. — Ухо…ди! Я знала, что ты так поступишь!

В ее голосе было отчаяние.

Но лицо Пьера стало добрым и ласковым. Он сел на кровать и откинулся на подушки так, как он сделал это однажды у себя в студии, и нежно привлек к себе Валу. Она не сопротивлялась и продолжала рыдать в его объятиях.

— Почему же ты мне ничего не сказала? — спросил он через некоторое время.

— Моя мать однажды мне объяснила, что никто… никогда… не полюбит меня просто так, какая я есть.

— Когда же ты собиралась сказать мне правду? Стало тихо.

— Тебе все равно пришлось бы когда-нибудь мне все рассказать, — продолжал Пьер. — И когда, по-твоему, наступил бы подходящий момент?

Вада подняла головку с его плеча. По щекам катились слезы, ресницы были влажные, припухший от рыданий рот искривился. Ее губы дрожали, когда она стала умолять Пьера:

— Давай поженимся! Пьер… ну пожалуйста, мы ведь можем отказаться от денег! Если хочешь, вообще забудь об их существовании. Пожалуйста, давай поженимся… я не могу жить без тебя!