Барбара Картленд - Огонь желаний

Сейчас, когда ее мать ушла, она села на пол перед камином, и слова мисс Чэнинг совершенно неожиданно всплыли в ее сознании: «Знания могут компенсировать отсутствие многого…»

«А могут ли знания компенсировать любовь?»- спросила себя Вала.

Могут ли знания смягчить ее зависть к женщинам, которых любят только потому, что они любимы, а не оттого, что у них много денег?

Раньше она никогда не относилась серьезно к своему богатству. Но сейчас, думая о миллионах, которые отец ей завещал после своей смерти, о миллионах долларов, приращенных с годами, по мере того, как все больше нефти выкачивалось из нефтяных скважин, Вада понимала, что ее мать была права, говоря о том, что ее дочь не похожа на других девушек.

Могут ли мужчины смотреть на нее и не замечать того золотого пьедестала, на который она возведена, возвышаясь над обычными смертными?

Вся Америка была одержима жаждой богатства. Ради него американцы работали до изнеможения, мечтали о нем, золото мерещилось им везде! Они искали его и находили.

Деньги, деньги! Все больше и больше денег! Американцы свято верили, что за золото можно купить все, что пожелаешь.

«Кроме одного, — сказала себе Вада, — кроме любви!»

Уголек выпал из камина; Вада встала, вспомнив, что ее мать хочет видеть ее за чаем в другом платье.

Вада подумала, что переодевание, эта бесконечная смена костюмов, для богатых — один из способов хоть чем-то занять свое свободное время.

К завтраку они появлялись в утренних платьях, катались верхом в амазонках — костюмах для конных прогулок. Были специальные платья для ленча, а послеобеденные туалеты надевались для вечеров с гостями и для приемов.

К чаю американка надевала платье мягких линий, подчеркивающее женственность. Казалось, это гармонично сочетается с серебряным чайником на серебряном подносе и было раболепски скопировано с чаепитий в Англии — у тех же сословных кругов, к которым принадлежали Хольцы.

Но, конечно, к обеду, даже в кругу семьи, дамы предпочитали вечерние наряды с глубоким вырезом. Спускаясь в них по лестнице, они ослепляли своим блеском глаза одного, самое большее — двух безразличных слуг.

«Переодевания, переодевания!… — повторяла Вада самой себе, идя по коридору. — Уверена, что этот заведенный порядок — часть какого-то гигантского ритуала, возможно даже игры, предложенной кем-то, кто манипулирует нами, беднягами, словно пешками».

Представив все это, она рассмеялась, но когда вошла в свою комнату, задержалась в дверях и стала ее осматривать с внезапно возникшим неудовольствием.

Комната изобиловала разными художественными безделушками и была обставлена в соответствии с распространенными представлениями об идеальной спальне молодой девушки. Медную кровать с изысканно украшенным изголовьем и основанием по краям обрамляли оборки. На туалетном столике с прекрасным зеркалом лежала белая муслиновая салфетка; сквозь плетения ее ткани были протянуты тонкие розовые ленточки, которые завязывались бантиками. Шторы, тоже розовые, обшитые бахромой и украшенные кисточками, были присборены и подвязаны кружевными и бархатными шнурами. Все это выглядело игриво и беспечно; казалось, что здесь обитают шаловливые дети.

Мебель была вручную расписана птичками и цветами. Небольшие скульптурки и другие предметы искусства аккуратно разместились по полочкам и шкафам.

Вада не могла припомнить ни одного своего дня рождения или Рождества, чтобы ее мать не преподнесла ей, среди множества прочих подарков, фарфоровые статуэтки, чаще всего в виде дрезденских пастушек. Здесь же были художественные изделия из серебра, золота, из полудрагоценных камней и фарфора, изображающие людей и животных. Комнату переполняли всевозможные маленькие коробочки, шкатулки, многие из них не представляли никакой ценности, но выглядели привлекательно и забавно. Все они имели определенное назначение и считались во вкусе юных особ.

Все вместе эти предметы загромождали комнату, и у Вады часто появлялось желание выбросить ненужный хлам. Ее мать пришла бы в ужас от подобной мысли. Миссис Хольц к тому же вряд ли сумела бы понять, что Вада устала и от картин, украшавших стены ее комнаты.

Это были полотна с изображением детей, играющих с животными, репродукция с картины сэра Джошуа Рейнолдса «Век невинности», идиллии других именитых художников, в которых присутствовали, животные.

В комнате находились также предметы священных религиозных культов, слишком яркие и необычные, чтобы вписаться в окружающую действительность.

«Это даже не комната ребенка, это жилище слабоумного», — сказала себе Вада, и ей сразу же стало стыдно за свою беспощадную критичность.

Ее мать как-то назвала ее неблагодарной, и Вада попыталась внушить себе, как ей повезло, что она может жить одна в такой большой и красивой комнате.

Девушка хорошо знала о существовании бездомных людей, бродяжничавших на улицах Нью-Йорка, о том, что целые семьи порой не имеют крыши над головой или ютятся все вместе на чердаках или в подвалах и там едва хватает места, чтобы повернуться.

Но иногда Вада чувствовала, что ее спальня, так же как и ее собственная гостиная, оскорбляют ее интеллект и достоинство.

То же самое она ощущала в каждом их доме.

Комнаты везде были похожи и отличались только цветом стен. Когда Хольцы путешествовали, личные вещи Валы разъезжали вместе с ними. Фарфор, предметы искусства, маленькие шкатулочки — все вывозилось и составляло часть багажа.

Точно так же, когда Вада была маленькой, ее куклы, плюшевый мишка, книжки со сказками путешествовали с места на место, чтобы девочка повсюду чувствовала себя как дома.

От всего этого Вада ощущала себя как бы скованной невидимыми цепями; казалось, они опутывают ее запястья и лодыжки. И некуда бежать от этого дома, от его обстановки, от его духа. То же самое, иногда думала Вада, происходит и с ее мозгами.

Ей не давали возможности самостоятельно мыслить и принимать решения. Порой она даже пыталась представить, сможет ли что-то изменить в заведенном порядке.

— Завтра мне хотелось бы поехать кататься верхом не утром, а днем, — сказала она как-то.

— Но профессор Хабер придет к тебе после ленча, Вада, разве ты забыла? — отвечали ей.

— Почему он не может прийти после завтрака? — настаивала девушка.

— А какой в этом смысл? — говорили ее мать или мисс Чэнинг.

Ответа на такой вопрос у нее не было, и занятия шли по расписанию, своим чередом, как прежде, и временами Ваде казалось, что уже никогда ничего не изменится.

Они даже посещали свои дома и поместья в определенное время года: одни весной, другие осенью, какие-то в летнюю жару, иные — в холодные зимние месяцы.