Любовь Кольцова - Розовая шубка

— Скажи, Димочка, как, на твой взгляд, с деловым человеком, москвичом, на Новой Земле ничего не случится?

Он сразу протрезвел. Вот оно.

— Кто у вас там?

— Жених Марианны.

— А-а! — Он встал и протянул ей руку. — Поздравляю. Желаю счастья. То-то я смотрю, какое внимание к моим басням. Я и рассвистелся, как дурак. Поздравляю любимую одноклассницу. Знал бы, с цветами пришел. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Кто он? Где? Давно?

— Он строитель. Завтра ждем обратно.

— Строителей там уважают, — солидно заверил Дима.

— Он директор концерна.

— Тем более. Вернется, никуда он не денется. Все, спасибо за встречу. Рад был повидаться. Еще раз поздравляю. Пока.

«Вот так, — думал он, сбегая по ступенькам с пятого этажа. — Пока мы воюем, у них тут на гражданке шуры-муры, жируют-женихаются».

Горько было терять даже такую слабую надежду. Он вновь ощутил свое одиночество, потерянность в целом мире, женская половина человечества вдруг показалась ему жестокой и вероломной.

«А, и она такая же», — с чувством безысходности подумал он про Олю и махнул рукой.

В этот вечер Сергей не позвонил. Марианна напрасно ждала до часу ночи. Мать дежурила в госпитале, Марианна оставалась одна, с кошкой. Было страшно. Они так и уснули вдвоем. Утром чуть свет телефон зазвонил, но это был заместитель Сергея, Алексей Петрович, он звонил из своей квартиры.

— Простите, Марианна, доброе утро. Вчера Сергей появлялся в эфире?

— Нет.

— И у меня нет. Странно.

У Марианны стукнуло сердце.

— Что могло произойти?

— Ничего не могло, успокойтесь. Заполярье, связь не всегда надежная. Подождем до вечера.

Часа через два, перед уходом, Марианна набрала номер офиса.

— Корпорация «Возрождение» приветствует вас, — учтиво проговорила секретарша.

— Это Марианна. Добрый день. Нет ли вестей от Сергея Плетнева?

— Нет вестей, — отрезала та и бросила трубку.

Армейская форма, надоевшая до мути, очень шла Диме. Все, кто его видел, любовались мужеством, исходящим от него, чем-то родным, надежным, что внушает людям солдатская гимнастерка, шинель, значок на берете. Поэтому он вычистил и снова надел эту зелено-коричневую пятнистую одежду, собираясь осуществить то, ради чего приехал.

Для начала он устроил засаду возле ее дома. Он пришел с утра пораньше, потому что все равно, крути не крути, больше идти было некуда. Добрые дела начинают утром. Он закурил, перекинул ногу за ногу. Время шло, утренняя свежесть сменилась жарой, весна была ранняя. Он сидел на отдаленной скамейке за кустами и наблюдал за подъездом. В такую погоду, как он понял за минувшие дни, молодые мамаши гуляют с колясками с утра до вечера, сидят в парке с книжкой или вязанием, болтают, собравшись в пеструю толпу на семь, на восемь колясок, словно колясочный съезд. Боясь нарваться, он далеко обходил их стороной, но с каждым днем круги эти сужались. Наконец он здесь, возле ее дома, сидит в укрытии беседки, как десантник.

Вначале он увидел чернявого мальчугана, который выкатил синюю коляску и встал возле нее, как на карауле.

«Братишка», — решил Дима.

Потом появилась она сама в светлом платье, с ребенком на руках. Дима смотрел как ястреб. Он и не помышлял, что она может так измениться, так развернуться, похорошеть! Какая там «Ромашка»!

«Эх, моряк, ты слишком долго плавал!»…

Она уложила ребенка в коляску, поместила на сетку внизу сумку с припасами, раскрыла пестрый зонтик от солнца и медленно пошла вдоль дома, удаляясь от Димы. Он поднялся. Неслышным шагом разведчика двинулся следом, держа расстояние.

Ему стало не по себе. Новой Оле он был явно не нужен. Это было ясно, как Божий день, как дважды два. А он-то возомнил, дурак! «Три года смотрела…» Мало ли что! Да такую женщину, чистую, скромную, с готовым ребенком на руках, любой подхватит, если уже не подхватил. Дурак, дурак!

Он казнился, как преступник, следуя, словно привязанный, за женщиной с коляской, а она, наклоняясь к ребенку, что-то говорила, поправляла рукой, укачивала. Они приближались к лесу. Оля медленно пошла по дорожке. Народу было немного. Весенний лес благоухал первой листвой. Оля дошла до скамейки и села, придвинув коляску.

«Та самая скамья-то, — ахнул Дима, глядя из-за деревьев метрах в сорока от дорожки. — Помнит. Неспроста же меня смерть обходит, тьфу-тьфу-тьфу. Подойти? Нет, не пора». Он не двигался, присев на корточки возле березы. Робость сковала его. Ребенок, видно, заснул. Оля читала книгу. Прошел час. Дима собрался с духом. Но тут из коляски послышался плач. Оля взяла малыша на руки, стянула мокрые ползунки, надела новые. Прижимая его к себе в одеяльце, сделала несколько осторожных шагов по земле к пеньку, села спиной к дорожке, лицом к Диме и стала кормить сына грудью. Зеленый солнечный свет играл вокруг них, щебетали птицы. Ребенок водил ручкой по ее груди, мать целовала пухлую ладошку. Дима дрожал. Сердце его стучало. Он готов был грохнуться на колени, упасть на землю, умолять о прощении. Что ему еще нужно?! Вот она, его семья… Но Оля уже поднялась. Вновь уложила ребенка, прошлась с коляской туда и обратно, укачивая его, она вернулась на скамью.

И тут Дима решился. Не чуя ног, прошуршал по хворосту грубыми ботинками, шагнул на дорожку. Оля оглянулась. Вскочила, глядя на него расширенными глазами, и вдруг стала медленно оседать. Не подскочи он, она бы упала возле скамейки.

— Ты? — спросила тихо.

— Напугал?

— Предупреждать надо, — слабо улыбнулась она.

Дима сидел, комкая краповый берет. Слова не шли. Он смотрел на ребенка. Мальчик проснулся и тоже смотрел на него, улыбаясь беззубеньким розовым ртом. Он был похож на мать Димы, это бросалось в глаза.

— Ты не беспокойся, я его одна воспитаю, — проговорила Оля.

— Не то говоришь.

Она погладила сына по светлой льняной головке, дала в руки цветного попугая-погремушку.

— Раздень его, — попросил Дима.

— Зачем? — тихо удивилась она.

— Штаны сними.

Она послушалась. Он увидел могучее мужское сооружение, родинку на том самом местечке, толстенькие ножки, ступни с крохотными розовыми пальчиками.

— Мой, — признал он. — Как назвала?

— Дмитрий.

— Соколов?

— Краснов.

Они замолчали. Оля посмотрела на часики и поднялась.

— Нам пора домой, Дима.

— Пошли.

Осторожно ступая друг подле друга, они направились из леса. Под ногами шелестел гравий. Она расспрашивала о службе, он отвечал кратко, но запинался, повторял слова. У ее дома он остановился.

— В общем… я здесь. Приду к вам дня через два. Надо подумать.

— До свиданья, — проговорила она.

Ни двадцать восьмого, ни двадцать девятого апреля Сергей не появился. Фамилия его в списках пассажиров авиарейса из Нарьян-Мара на Москву значилась одной из первых, то есть билет он купил, но среди прилетевших в Москву его не было. Так доложил Марианне Алексей Петрович. Глухое необъяснимое молчание сводило с ума.