Елена Арсеньева - Прекрасные авантюристки (новеллы)

Наталья Федоровна, сразу забывшая про Елисавет, и ее муж упивались этими милостями, однако не понимали очевидного: их благополучие основано только на расположении власть имущих, а потому непрочно! Падут венценосные благожелатели — исчезнет и благополучие…

Эта очевидная истина сбылась в ночь на 25 ноября 1741 года. Гвардейский переворот, возведший на престол Елисавет, свалил всех покровителей Лопухиных и их близких друзей, губительно отразился на всей их, казалось бы, так отлично налаженной жизни.

Левенвольде был заключен в крепость, предан суду и приговорен к смертной казни. Его обвинили в противозаконном устранении от престола дочери Петра Великого, во внушении правительницам Анне Иоанновне, а потом и Анне Леопольдовне мыслей объявить себя императрицами, в доносительстве о намерениях Елизаветы… Вскоре новая императрица смягчила приговор, заменив смертную казнь лишением чинов, орденов, дворянства и имений, а главное — ссылкой в Соликамск.

Рейнгольд Левенвольде был отправлен по этапу, совершенно уничтоженный нравственно, враз постаревший, разбитый свалившейся на него бедой…

Остерман, которого избавили от казни только в последнюю минуту, уже на эшафоте, также был лишен всех чинов и званий и сослан в Пелым.

Степана Лопухина арестовали в самую ночь переворота, продержали под арестом несколько месяцев и только после строгого допроса о целях его происков при дворе, о причинах, сближавших его с Левенвольде, и о пожаловании ему и жене поместья отпустили на свободу — с приказом жить в Москве.

Поместье отняли. В скором времени Лопухину предложено было принять новое назначение: отправиться губернатором в Архангельск. Но это слишком напоминало ту прежнюю, незабвенную — бр-р! — ссылку в Колу, и он предпочел подать в отставку. Просьбу его удовлетворили: Лопухин был отставлен генерал-поручиком «без повышений».

Пострадал и сын Лопухиных, Иван, бывший при Анне Леопольдовне камер-юнкером в чине полковника.

О жизни Натальи Федоровны тех времен не слишком проницательный современник написал так:

«Толпа вздыхателей, увлеченных фантазией, постоянно окружала красавицу Лопухину; с кем танцевала она, кого удостаивала разговором, на кого бросала даже взгляд, тот считал себя счастливейшим из смертных. Молодые люди восхищались ее прелестями, любезностями, приятным и живым разговором, старики также старались ей нравиться; красавицы замечали пристально, какое платье украшала она, старушки рвались с досады, ворчали на мужей своих, бранили дочек…»

Не забудем: даме этой было сорок три года. Поразительная женщина!

А впрочем, это был только внешний блеск и наружное веселье. Наталья Федоровна, лишившаяся возлюбленного и своего высокого положения, чувствовала себя униженной и обиженной в услужении у ненавистной Елисаветки, а оттого и позволяла себе порою срываться — то от недостатка сдержанности, то от переизбытка гордыни, которая продолжала переполнять ее душу. Наталья Федоровна хранила у себя вещи сосланного Левенвольде и, перебирая их, изводила себя воспоминаниями о минувшем счастье, лелеяла свою ненависть к императрице.

О, те едкие, словно царская водка [6] Смесь концентрированных кислот, сильнейший окислитель, растворяет золото («царь металлов») и платину. , словечки, коими она честила императрицу в присутствии сына или подруги Анны Ягужинской, теперь Бестужевой, были вполне обыденными! Немало оставалось в Петербурге лиц, враждебных новой государыне. Их отношение к правительству, ядовитые замечания о характере жизни и двора Елизаветы, ее министров и приближенных порою выражались не только в кругу своих, но и при посторонних. Посланники иностранных государств частенько принимали всю эту болтовню чрезмерно серьезно. Так, маркиз Антоний Ботта с пеной у рта уверял двор Марии-Терезии, что Елизавета Петровна не задержится у власти, а на смену ей скоро вновь придет партия Ивана Антоновича, сторонники которого рассчитывают насладиться властью за время долгого регентства при малолетнем императоре.

Сказать по правде, Ботта и сам иногда поддерживал, а то и заводил эти разговоры со своими русскими знакомыми. Он частенько езживал к Наталье Лопухиной, которую считал исключительно красивой и умной, и говаривал с ней об участи брауншвейгской фамилии и намерении ей помочь.

Наталья Федоровна ответила:

— Коли вы в силах, то постарайтесь для начала хотя бы принцессу выпустить и доставить домой, в Мекленбург, а в России кашу заваривать и беспокойства делать не надобно.

Что-то подсказывало ей: сейчас надо спрятать в карман авантюризм и болезненную склонность к интригам! Надо какое-то время сидеть тихо, потому что Елисаветка окружена верными людьми, которые возвысились вместе с ней, а потому старательно оберегают теперь от падения и ее, и, само собой, себя. А вот бедняжку Лизхен, то есть Анну Леопольдовну, ей было искренне жаль. Погибать в заснеженных Холмогорах без всякой надежды на счастье, в разлуке с любимым Морисом — это ли не кошмар?

Ведь Наталья Федоровна и сама тосковала в разлуке с любимым Рейнгольдом, оттого и просила Ботта помочь малышке Лизхен, в которой видела подругу по несчастью.

Ботта, который завидовал лаврам французского посланника Шетарди, некогда помогавшего Елисавет в завоевании престола, горделиво отвечал, что просто-таки спать не сможет, коли не только не вывезет Анну Леопольдовну из Холмогор, но и не вернет ее на трон!

Конечно, все приверженцы прежней династии, прежде всего Наталья Федоровна, мечтали о перевороте. Все они — и прежде всего Наталья Федоровна! — костьми легли бы ради этого! Но пока это оставалось лишь в области светской болтовни и авантюрных мечтаний. Не верила Лопухина в возможность переворота, что бы ни говорил Ботта сыну и Анне Гавриловне Бестужевой! Однако Ботта включал известия об этих мечтаниях в свои донесения.

К словам Ботта в Европе прислушивались, и вскоре они стали известны при французском и прусском дворе. А надо сказать, что обе эти страны считали себя обиженными новым царствованием в России. Должность вице-канцлера при Елизавете исполнял граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, который всячески пытался умалить значение Франции и Пруссии как в России, так и в Турции и Швеции. И действовал он вполне успешно. Ни подкупы, ни интриги, ни уговоры не давали результатов. Начались между французами и пруссаками разговоры о том, что такого зловредного вице-канцлера надобно каким-то образом убрать — но не убить, а скомпрометировать настолько, чтобы сама мысль о союзе с Австро-Венгрией (а к этому Бестужев был весьма расположен!) показалась Елизавете отвратительной, чтобы она вновь упала в жаркие объятия прежних франко-прусских друзей…