Оливия Гейтс - Назвать своей

Так что сегодня – день их бракосочетания.

Раньше Калиопа видела, как в глазах Максима стоят слезы. Но прошлой ночью они пролились. И она заплакала в ответ, а после окончательно разревелась, когда Максим попросил именно ее сообщить всем об их решении, начав с его матери.

Кали понимала, что это известие будет лучшим подарком для Татьяны, если не считать Лео. Жена для ее сына. Ее невестка. Настоящая дочь.

С утра они с Татьяной занялись обсуждением приема по случаю дня рождения Лео, на который было приглашено чуть не полгорода. Решено было провести его в бальном зале. Этот зал еще назывался зеркальным, потому что стены его были украшены зеркалами. Именно эта комната, самая большая и роскошная в доме, больше всего нравилась Лео: он обожал рассматривать свое отражение под разными углами. И здесь же он сделал свой первый в жизни шаг.

И сейчас Кали, направляясь туда, торопливо шла по этому огромному дому, который сохранил дух старины. Ей всегда здесь чудилось, что вот-вот навстречу попадутся люди из далекой эпохи русских царей.

Последние пару ступеней лестницы она преодолела почти бегом и вошла в бальный зал. Татьяна и Лео были здесь и, как всегда, прекрасно проводили время друг с другом. Сердце снова наполнилось благодарностью судьбе за каждую минуту, проведенную здесь. Даже Роза, ставшая уже почти членом семьи, встретила тут свою любовь – шофера и телохранителя Максима Сашу.

Могло ли все быть идеальнее?

Но едва эти слова мелькнули в голове, сердце Калиопы тревожно затрепетало: как долго продлится эта идиллия?

– Калиопа, дорогая моя!

Радостный возглас Татьяны отвлек Кали от мрачных мыслей, и она подбежала к Лео.

Следующая четверть часа была посвящена обсуждению приготовлений к приему гостей. Лео скоро заскучал, и Роза его забрала.

Потом Татьяна пригласила Калиопу выпить чаю в своей любимой комнате – большой гостиной, увешанной живописными полотнами – свидетелями многовековой истории рода Волковых.

Максим никогда не рассказывал о своих предках. Впрочем, судя по тому, что он сообщил об отце и деде, его можно было понять. Но Кали хотелось знать о любимом как можно больше. Она не раз пыталась заводить разговор о его семейной истории, но Максим отвечал очень скупо.

И вот сейчас есть возможность расспросить его мать, но как заговорить об этом?

Кали мысленно одернула себя. О чем она думает? Ей нужно поделиться с Татьяной новостью о предстоящей свадьбе, а не выведывать фамильные тайны Волковых!

Она начала было говорить:

– Татьяна!

Но та вдруг произнесла:

– Максим почти не рассказывал вам о своем отце, не правда ли?

Вот это да! Неужели она умеет читать мысли?

Кали отрицательно покачала головой.

Татьяна вздохнула:

– Мне больно, что Максим до сих пор не может его простить или забыть.

– Возможно ли это, когда причинено столько зла? Когда он впервые рассказал мне, я удивилась, как вы смогли все пережить. Но теперь, встретившись с вами, я понимаю, что вы – самая сильная женщина из всех, кого я знаю. Судя по тому, как вы сейчас говорите о своем муже, вы его простили. Как у вас это получилось?

– Я хочу рассказать вам историю своей жизни, чтобы вы лучше поняли Максима. Я познакомилась с Григорием, когда мне было двадцать, а ему двадцать девять. Я работала на одной из лесопилок в этом городе, куда однажды он приехал вместе со своим отцом, первым секретарем горкома, чтобы досконально узнать все о той должности, которую Григорию предстояло занять вслед за отцом и дедом, они были крупными советскими функционерами. Я с первого взгляда влюбилась в него, а он – в меня. Но, несмотря на все разговоры о равенстве при социализме, в Советском Союзе невозможно было и представить себе брак между бедной фабричной девчонкой и молодым представителем партийной элиты. Однако Григорий приложил все усилия и пошел против семьи, чтобы заполучить меня. Хотя временами меня и тревожила его напористость, все же я была без ума от него. Той простой девчонке, какой я была тогда, он казался настоящим сказочным принцем. Мы все же поженились. Я боялась, что наш брак долго не продлится. Все уговаривали Григория бросить меня, потому что я не только не пара ему, но и бесплодна. Думаю, он считал, что на самом деле сам не мог иметь детей, потому становился все угрюмее. Особенно когда начал продвигаться по служебной лестнице. Только через пять лет я забеременела, и, полагаю, поэтому Григорий всегда сомневался в том, что Максим – его ребенок.

«Не в этом ли была причина, побудившая отца Максима так плохо обращаться с женой и сыном? – подумала Кали. – Наверное, он думал, что Татьяна изменила ему, чтобы зачать ребенка, а потом еще и хотела, чтобы он воспитывал чужого сына, как своего».

– Григорий и раньше избивал меня, а после рождения Максима он стал это делать постоянно.

«Что еще больше подтверждает мою теорию, – решила Кали. – Этот ублюдок с самого начала был неуправляемым чудовищем».

А Татьяна между тем продолжала:

– Времена тогда были ужасные. Страна проходила через худшую фазу холодной войны, и людям в России жилось нелегко. Иметь мужа, который поколачивает, казалось мне гораздо меньшим несчастьем по сравнению с положением тех, у кого нет дома, работы или еды. Ведь Григорий давал мне и моей семье все необходимое.

«Так похоже на то, как когда-то считала моя мать!» – подумала Кали.

– После рождения Максима Григорий получил повышение и стал вторым человеком в городе после своего отца. Вскоре он понял, что совершенно не годится на эту должность, но не мог признать это, чтобы не подвести отца и не испортить себе карьеру. Он прилагал все усилия, но все чаще совершал ошибки и начал все больше сдавать.

Кали еле сдержалась, чтобы не сказать вслух, что Татьяна глубоко ошибается, если думает, что вызовет в ней сочувствие к жалкому ублюдку, из-за которого чуть не разрушились отношения между ней и Максимом!

Не подозревая о ее эмоциях, Татьяна снова заговорила:

– Григорий начал все больше вымещать на мне свои неудачи, но Максим, подрастая, все чаще вставал на мою защиту, вызывая гнев отца на себя. Мне кажется, в голове Григория вызрела мысль, что Максим не ненавидел бы его так, будь он его сыном. Затем я снова забеременела, хотя и предпринимала меры, чтобы этого не произошло. Сначала я хотела сделать аборт, но не нашла в себе мужества и рассказала о беременности мужу. От этого его паранойя только усилилась. Через пять месяцев после рождения Насти его уволили, и он получил предписание освободить этот особняк для того человека, который занял его место. В тот день он совершенно обезумел: обвинил меня во всех своих бедах, заявил, что я родила двоих ублюдков, и… остальное ты знаешь.