Людмила Ситникова - Последний рассвет одиночества

— Ну, во-первых, я не буду выглядеть в твоих глазах отпетым негодяем.

— А во-вторых?

— Когда совесть чиста, живется намного легче. — Он усмехнулся и протянул Людмиле бумажную салфетку. — Вытри слезы.

Зажав в кулаке салфетку, будто самый дорогой подарок, полученный от Леонтьева, Люда проговорила:

— Я не сержусь на тебя… уже не сержусь. Не отрицаю, раньше злилась, иногда — особенно когда не могла уснуть — представляла вас с Денисом вымаливающих у меня прощение. Самое интересное — никогда не прощала. Вела с вами мысленные диалоги, но от этого раздражалась еще больше. Часто представляла, какими вы стали, есть ли у вас жены, дети. А… — Люда провела салфеткой по потрескавшимся губам, — где сейчас Максимов, вы по-прежнему общаетесь?

— Ден два раза был женат. С первой супругой прожил меньше года, вторая убежала через четыре месяца. Он превратился в хронического алкоголика. Ему тридцать три года, а выглядит на все пятьдесят. Пьет по-черному, поменял родительскую двушку на комнатку в коммуналке, мебели практически нет — все мало-мальски приличные вещи продал, а деньги потратил на сорокаградусную.

— Почему не попытался помочь другу в беде?

— Каким образом?

— Алкоголизм лечится.

— Алкоголики вылечиваются лишь в том случае, если сами хотят завязать с пагубной привычкой. Ден такого желания не имеет. Пару раз я возил его в клинику. Больше недели он не выдерживал. Врачи разводили руками. Не все так просто, Милка, я бы сказал — все очень даже непросто.

Стрелки часов приближались к одиннадцати. Леонтьев уходить не торопился, а Люда судорожно соображала, что бы еще спросить, какой вопрос задать, только бы не сидеть в этой гнетущей тишине. В результате помимо ее воли с языка сорвался самый неподходящий вопрос. Ну не хотела она спрашивать о покойной супруге Леонтьева, видит бог, не хотела.

Как говорится, слово не воробей…

— С Татьяной мы прожили шесть лет, — протянул Виктор, вытащив из кармана зажигалку.

— Вы любили друг друга? — Алимова не узнавала себя.

Никогда прежде она даже в мыслях не позволяла себе интересоваться такими вещами. Но ведь ситуация резко изменилась. Теперь она должна, нет, просто обязана была узнать о жизни Виктора как можно больше. Ее интересовало абсолютно все: чем он увлекается, какие фильмы смотрит, какой кухне отдает предпочтение, любимый автор, актер, актриса — и далее по списку. Ну а вопрос касательно супруги имел первостепенную важность. Для Людмилы, разумеется.

— Я любил, — твердо ответил Леонтьев.

— А она?

— Говорила, что тоже любит.

— Какой-то ты неуверенный.

— На то имеются веские причины. Только, Мил… мне бы не хотелось сейчас затрагивать эту тему. Она слишком болезненная.

— Понимаю.

— Скажу только, что с рождением дочерей я наконец ощутил все радости жизни.

— Алла Леонидовна не очень жаловала Татьяну, я права?

— Мать сложный человек, ее можно или любить, или ненавидеть. Она редко когда уживается с людьми. В основном всем недовольна, ко всему придирается, способна отыскать недостатки даже у святых. Но если уж ей кто приглянулся, будь уверена — станет другом до конца жизни. Таня в круг друзей не попала. А тебе, как я вижу, Оксанка успела сказануть лишнего.

— Ничего подобного.

Виктор сделал вид, что не услышал слов Алимовой, посмотрел на часы и, сообщив о необходимости просмотра важных бумаг, поспешил удалиться.

Оставшись в одиночестве, Людмила не могла найти себе места. Она мерила шагами спальню, лежала на кровати, сидела в кресле. Бесполезно. Перед глазами отчетливо стояло лицо Леонтьева: высокий лоб, волевой подбородок, чувственный рот, пронзительные глаза. Это походило на наваждение. Нестерпимо захотелось прыгать, смеяться, кричать во весь голос о долгожданном приходе любви.

И пусть ее любовь останется безответной, пусть Виктор никогда не узнает о бушующем в ее душе пламени страсти — Людмила была счастлива.

Схватив сотовый, она набрала номер Марины. Просто необходимо было поделиться с сестрой, с самым близким человеком.

Маринка не спешила откликаться на звонок. Насчитав двенадцать гудков, Люда отсоединилась.

Приняла душ, легла, укрылась пуховым одеялом и… предалась мечтам. Эх, как же все-таки приятно, лежа на мягкой постели, представлять себя в крепких объятиях любимого человека. Для Людмилы подобного рода фантазии были в новинку.

Сон постепенно затягивал Алимову в туманную пучину, и Людмиле показалось, что она даже успела увидеть первое сновидение, когда дверная ручка быстро задергалась. Вздрогнув, Алимова вскочила с кровати и подбежала к двери.

В коридоре, прижимая к груди куклу, Нина пискнула:

— Мне приснился страшный сон. Я боюсь спать одна в комнате, можно лечь с тобой?

— Заходи.

Ниночка положила голову на вторую подушку и попросила рассказать сказку.

— Только чтобы там обязательно была принцесса, — попросила она, — и злая ведьма, которая в конце умрет.

Вспомнив отличную чешскую сказку, полностью отвечающую требованиям Нины, Алимова зевнула.

Двадцать минут спустя, когда уже и ведьма умерла, и принцесса вышла замуж за красавца принца, Людмила не без радости возвестила:

— Конец.

Но Ниночку такой расклад совершенно не удовлетворил.

— Расскажи еще одну.

— Нин, уже поздно, давай спать.

— Я не засну без сказки.

— Тогда слушай короткую, про ежа и зайца. А потом сразу спать, договорились?

— Угу.

Утром Люда проснулась от недовольного возгласа Ниночки.

— Если будешь себя плохо вести, папа поставит в угол, — выговаривал ребенок кукле, сидя на полу.

— Нин, почему не спишь, еще рано?

— Я всегда так встаю. Бабуля говорит, я жаварунок.

— Жаворонок.

— Да, а Оксанка сова. Папа тоже жаворонок, а ты?

— Когда как. — Людмила прошла в ванную комнату, облачилась в джинсы и блузку и в компании Нины вышла из спальни.

В коридоре они столкнулись с растерянной Аллой Леонидовной.

— Ах вот ты где, — набросилась она на внучку. — Почему не у себя в комнате?

— Я была у Люси.

— У тебя есть собственная спальня, я неоднократно повторяла: каждый человек должен спать в своей кровати.

— Алла Леонидовна, присутствие Нины не доставило мне абсолютно никаких хлопот. Мы отлично уместились.

— Вы, похоже, меня не поняли, Людмила. Я категорически против, чтобы дети спали вместе со взрослыми. Вам, как педагогу, должно быть прекрасно известно — это неправильно. С ранних лет я приучала Нинку спать одну, не позволяла бегать к отцу или Оксанке. Не позволю и теперь.

— Ей всего четыре года.

— Ей уже четыре года! Не беспомощный младенец, нуждающийся в постоянной опеке. С пеленок дети должны быть приучены к самостоятельности. Я воспитывала Виктора только так и не иначе. Требую того же и от вас. Надеюсь, вы примете к сведению мои замечания, Людмила, и учтете их на будущее.