Чарльз Вильямсон - Девушка из универмага

Когда Питер был на Белом Ниле, в стране слонов и львов, перед ним часто стал неожиданно и таинственно показы­ваться образ его матери, простирающей к нему свои неуклюжие руки, чтобы пожелать ему покойной ночи в его комнате, которую он обставил разным хламом из красного дерева, составлявшим ее приданое. Она улыбалась и, ка­залось, не очень сочувствовала его путешествию. И все-таки ее глаза… Было в них что-то, что хватало его за душу и согревало сердце при мысли о них на другом конце света.

Питер поехал на Белый Нил, чтобы поохотиться за круп­ной дичью. Но, когда он встретился с нею лицом к лицу, он удивился, как ему могла придти в голову такая чудовищ­ная причуда. Он нашел, что животные, которых он соби­рался убивать, настолько красивее и большего стоят, чем он сам, что он почувствовал себя виноватым за свое намерение и отказался от охоты, увезя с собою на память только несколько фотографических снимков. Хотя Эна в об­ществе всегда утверждала при случае: «мой брат прекрас­ный стрелок; вы знаете, он участвовал в охоте на крупную дичь в Африке», но Питер стрелял только холостыми заря­дами. Тем не менее, ему было настолько совестно признаться в своей слабости, что он приобрел слоновые клыки и львиные шкуры за наличные деньги, вместо того, чтобы добыть их при помощи собственных пуль.

Он решил приберечь Египет с его храмами до своего свадебного путешествия, в случае, если ему удастся найти подходящую девушку, ибо все таинственное и чудесное при­водило его в грустное настроение, так как никто не переживал его вместе с ним. То же самое чувствовал он в Индии и на всем востоке, и тысячи разнообразных мыслей теснились в его голове, когда он приехал в Англию, чтобы встре­титься с Эной.

Мысли эти продолжали еще биться в его голове, как в тюрьме, когда он очутился на борту «Монарха», но здесь засиял для него яркий свет сквозь дверную щель темницы. Это был прекрасный свет, почти столь же прекрасный, о ка­ком Питер читал и грезил, о котором говорили, что его не бывает ни на суше, ни на море. Затем внезапно и странно свет этот исчез. Тюрьма, полная мыслей, уступила место сумрачной тревоге.

Таково было душевное состояние Питера Рольса млад­шего, когда после долгого отсутствия он вернулся домой. Но по внешнему виду он казался таким же, как обычно, и был так любезен с ирландскими гостями, что Эна была бла­годарна ему, нисколько не испытывая раскаяния. Впрочем, ей приходилось думать о столь многом, что она почти позабыла о своем маленьком дипломатическом шахматном ходе для устранения нежелательной девушки. Ей приходи­лось быть на чеку, чтобы Райган, его мать и сестра не на­шли «неподобающим» общество «Морской Чайки» и не стали втихомолку смеяться над отцом и матерью. Если бы в довершение всех ее забот прибавился еще страх перед моделью от портнихи, ее нервы не выдержали бы. Но, по-видимому, в благодарность за свое спасение, Питер пре­одолел свою угрюмость, и на него она могла положиться как на каменную гору.

Лэди Райган, удивительно моложавая женщина с дет­ским выражением лица, была энергичной воинствующей суффражисткой. Спасшись, при помощи своего сына от лондонской полиции, она отправилась путешествовать.

Сперва она слишком страдала от морской болезни, чтобы думать о том, что происходит у нее на родине, и ряд до­кладов, которые она намеревалась прочесть, был отложен. Теперь, находясь в Америке, она решила сделать все воз­можное при данном положении, разослав страстное феми­нистское циркулярное послание по всем штатам. Она про­водила большую часть времени в своей комнате над своими заметками. Кроме того, она добросовестно старалась пре­вратить мисс Рольс в суффражистку. На все остальное она не обращала никакого внимания, поэтому Эне не приходи­лось слишком беспокоиться о том впечатлении, какое «Мор­ская Чайка» произвела на лэди Райган. Приходилось опасаться Рагса и Эйлин, их наблюдательных глаз и развитого у них чувства смешного. Например, Эйлин имела манеру, когда ей казалось что-нибудь странным, говорить «это бес­конечно оригинально». Вещи, которые ее удивляли, были для нее «трогательными». Если бы только Эна достаточно знала жизнь графов и их семей, чтобы быть уверенной, что лорд Райган и Эйлин подразумевают в глубине души под «бесконечной оригинальностью» и «трогательностью» у Рольсов, то она не провела бы столько бессонных ночей. Рагс, может быть, и был слишком беден для графа, даже ир­ландского, но вряд ли он сделал бы предложение девушке, которую его сестра находила «бесконечно оригинальной».

Впрочем, лорд Райган вовсе не думал о женитьбе на до­чери американского миллионера. Он продолжал втайне вздыхать по своей ирландской кузине, которую оставил по ту сторону океана. Но зато маленькая лэди Эйлин влюбилась в Питера, о чем последнему не преминула сообщить его про­зорливая сестра. Питер вскоре дал понять лэди Эйлин, что мысли его заняты совсем другой особой, которую он поте­рял из вида после краткого знакомства. Со свойственной ей женской чуткостью, молодая девушка поняла, что этой осо­бой является никто иной, как модель мадам Надин, мисс Чайльд. Она окончательно убедилась в этом, когда узнала от своего брата, что после случайной встречи его и мисс Рольс с мисс Чайльд при посещении ими магазина Питера Рольса, Эна заклинала Райгана не сообщать об этом ни слова Питеру младшему. Эта романтическая история сильно подействовала на пылкое воображение лэди Эйлин, и она решила помочь Питеру вновь обрести потерянную нимфу. Читатель увидит, как она выполнила это свое намерение.

«Номеру 2884, В. Чайльд. Конверт с заработной платой. Подробности внутри». Эти слова Винифред прочла на изящ­ном пакете, который ей всунули в руки вечером, по окончании первой недели ее работы у Питера Рольса, хотя ей казалось, что таких недель прошло бесконечное множество. «Прочтите на обороте», — было напечатано крупными белы­ми буквами на черном фоне конверта, который надо было вскрыть, чтобы добраться до его содержимого и «подроб­ностей». Последние состояли из «вычетов за неявку, опоздания, ключи, печати, страхование и просчеты».

Но Вин ни разу не пропустила и не опоздала на службу. Будучи сверхштатной приказчицей, которой предстояло быть уволенной с окончанием праздников, она не нуждалась в отчислении своих в поте лица зарабатываемых пенсов на страхование, в этот огромный фонд, составлявшийся из еженедельных отчислений медяков, который для Питера Рольса играл почти такую же роль, как церковная десятина для папы. Благодаря хорошему здоровью и поведению, за­работанная ею сумма фактически была выдана ей сполна. Но зато это была кошмарная неделя, которая показалась ей длиннее всех предшествовавших недель ее жизни, вместе взятых, и если бы вместо шести она заработала сто долла­ров, такое вознаграждение не показалось бы ей чрезмерным.