Чарльз Вильямсон - Девушка из универмага

Питер слушал ее, но сейчас же отбросил передаваемое матерью объяснение. Он понял, что лэди Эйлин избрала та­кой способ доставить ему весть. Это был странный способ, и он не понимал, почему она сама не рассказала ему свой сон. Но она была тонко чувствующая и чуткая девушка, истинный друг. У нее, наверно, были свои причины отложить свой рассказ.

— А где видела лэди Эйлин в своем сне мою нимфу? — спросил он.

— У отца в магазине, — просто отозвалась старуха.

Лили Ливитт не вернулась на другое утро в отделение накидок. Она не прислала записки, не просила отпуска по болезни, — и за такое манкирование «Руки» знали только немедленный расчет. Если она снова явится, ее место будет уже занято, разве только у нее окажется достаточно сильная «протекция», чтобы сохранить его за ней.

Вин, явившаяся на работу вовремя, как обычно (как будто вчерашнее вечернее приключение было только сном), слышала, как другие девушки судачили о Лили. Она слушала, но ничего не говорила, не высказывала своего мнения, когда ее спрашивали, что она думает. Ни одна душа не пожалела мисс Ливитт. Большинство, по-видимому, полагало, что она принадлежит к числу тех, кто «отлично умеет устраи­ваться».

Вин, бледная и рассеянная (это могло объясняться чрез­вычайной духотой), оправляла модели на манекенах, когда рассыльный мальчик принес ей письмо. Хотя магазины Пи­тера Рольса еще не были открыты для публики, она должна была закончить работу прежде, чем прочесть полученное письмо. Взгляд на конверт обнаружил почерк Сэди, и так как последняя в этот момент должна была заниматься туалетом кукол наверху, Вин поняла, что случилось что-нибудь неожиданное.

Сэди, может быть, нездорова и хочет, чтобы она доло­жила об этом заведующему. Ей надо поскорее закончить с манекенами и быть свободной для помощи Сэди, пока не начнется обычная сутолока трудового дня.

Уже через пять минут пять безголовых женских фигур во всем блеске показывали накинутые на них плащи и манто, а девушка, одевавшая их, стояла рядом так же неподвижно, как и они, с распечатанным письмом в руке.

— В чем дело? — спросила миловидная девушка с вздер­нутым носиком, которая смеялась чаще, чем Вин в эти дни. — Вы выглядите так, точно потеряли своего последнего друга.

— Боюсь, что это так, — ответила Винифред странным, почти неслышным голосом, заставившим Дэзи Томпсон ши­роко раскрыть глаза.

— Неужто? Как жаль! Надеюсь, это не ваш воздыха­тель?..

Вин не ответила, не расслышав ее. Сэди, Сэди! Милая, маленькая сардинка!

«Прощайте, дорогая!» — перечитала она письмо. — Я не могла сказать это вам прямо. Только вчера узнала я это наверняка. Это — чахотка и меня не станут держать здесь из-за боязни, чтобы я не заразила других. Может, так и нужно, только это — тяжелый удар для меня. Не потому, что я очень хотела жить. Я совсем не хочу жить, потому что тот, кого я люблю, любит другую. Она гораздо лучше меня и достойна его, так что все в порядке, только это тяжело, и я буду даже рада совсем исчезнуть. Не пугайтесь, я не стану делать глупостей, в роде тех, какие изображаются в кино. Не стану. Я ведь, не трусиха. Но я съеду с квартиры по той же причине, почему покидаю «Руки». Ведь, я могу причинить беспокойство и неудобства другим. Как хорошо, что мы вовремя встретились. Я слышала о месте, где бес­платно принимают чахоточных, и постараюсь попасть туда.

Это в деревне, но я не скажу вам, где, дорогая, потому что иначе вы захотите повидать меня, а я этого не смогу выдер­жать в том состоянии, в каком нахожусь сейчас. Но от этого я вас люблю не меньше. Прощайте. Ваша любящая Сэди».

Вин была совершенно ошеломлена. В последнее время она редко виделась с своей приятельницей. Ни та, ни другая не имели свободного времени, да и жара высосала из них всю энергию. Ей следовало догадаться по худобе Сэди, что она больна. Ей следовало бы сделать много такого, чего она не сделала! А теперь уже слишком поздно!

Но нет, не должно быть слишком поздно! Она разузнает, где находится Сэди. Это будет нетрудно, ибо приговор, уда­ливший Сэди из «Рук», должен был произнести молодой док­тор, осматривавший служащих. Он приходил в определен­ные часы в приемный покой, который Вин видела в первый день своего появления в предприятии Питера Рольса. Один из его приемов приходился как раз на время перед откры­тием магазина. Может быть, он еще не ушел.

Заведующий, наблюдающий за отделением накидок, был одним из самых строгих, но отличался готовностью итти на­встречу тем из служащих, какие обладали «искоркой». Чайльд обладала «искоркой», и хотя через несколько минут должна была хлынуть публика (то был день распродажи), он разрешил ей отлучиться.

Доктор еще не ушел, но он ничего не слышал о лечебном учреждении, упоминаемом Сэди, и думал поэтому, что его совсем не существует. Он сказал вчера Сэди Кирк, что ее легкие поражены и что она стала «носительницей заразы». Разумеется, ее должны были рассчитать. Это печально, но ничего тут не сделаешь, это — вещь обычная. Жаль, что мисс Кирк так недолго прослужила у «Рук». Ее страховая премия составит совсем небольшую сумму.

— Неужто вы хотите сказать, что ее выбросили уми­рать, не дав ей ни копейки? — с трудом выговорила Вин.

— Ну, совсем не умирать, надеюсь, — возразил молодой доктор Марло. — Ее болезнь излечима. Но, боюсь, она полу­чит при увольнении не больше, чем за неделю вперед. Ста­рый Святой Питер ведет свое дело не в целях благотвори­тельности.

И Марло слегка поклонился красивой, но нерассудитель­ной молодой женщине и ушел.

Винифред тоже следовало уходить. Она узнала, что хо­тела. Но перед нею была загубленная жизнь, — жизнь Сэди Кирк, если не ее собственная, и она не знала, как спасти ее.

Она невольно остановилась у двери, чтобы в тиши и оди­ночестве обсудить положение. В приемном покое обе узкие койки были не заняты, а сиделка, — нервная женщина с сен­тиментальными глазами, — кипятила воду на спиртовке. У нее болела голова и она прописала себе порцию чая. Вода начала закипать и, несмотря на боль в висках, она тихонько напевала какой-то романс.

Винифред, погруженная в мысли о Сэди, слышала все же грустный мотив, и все кругом казалось от этого еще печаль­нее и безнадежнее. Вдруг пение оборвалось… Раздался прон­зительный крик, заглушенный громким взрывом.

Навстречу Вин, испуганной взрывом и собиравшейся по­бежать в комнату сиделки, вошла, шатаясь, сама сиделка, прикрывая руками свое обожженное лицо. Ее волосы и чепец были в огне. По всему белому платью и фартуку бегали голубые огоньки, разлившиеся из разлетевшейся в куски спиртовки.

Оглушенная шумом и потрясенная криком обожженной сиделки, Вин не сознавала отчетливо, что она делает. Машинально она бросилась к ближайшей койке, сдернула одеяло, остановила сиделку, хотевшую выбежать в коридор, и обернула ее в одеяло. Она сознавала только, что изо всей силы держит совершенно обезумевшую женщину и все время зовет на помощь.