Галина Емельянова - Ангел Любви (Сборник)

— А что, про провидца слышно? — спросил Владимир Иванович, как можно равнодушнее.

— Загубил душу свою самоубийством. Так в его норе и похоронили.

— А женщину?

— Какую женщину? Не было никакой женщины, — твердо произнес архимандрит, и из под густых бровей сверкнул на собеседника, острым взглядом.

Владимир Иванович позвонил заму по строительству и отдал распоряжение о выдаче шифера.

— Бумагу пришлешь, подпишу. А я говорю, выдашь, — сразу преобразился, из пожилого дядечки в пижаме, в уверенного в своей власти мужчину.

Настоятель благословив его, удалился, а Варя все не шла. Вырвалась из редакции только в обед.

Он держал ее теплую руку и не хотел отпускать.

— Варя, я нанял адвоката, для развода. Я теперь, как новенький рубль. Выходи за меня, прости, что так без кольца предлагаю. Все будет, поверь, все у нас будет.

— Володя, давай уедем туда, где никогда не бывает тумана.

— Непременно. А пока ко мне переезжай, я уже шофера вызвал, и прислуге распоряжение дал.

Она поцеловала его в сухие, потрескавшиеся губы.

Мужчина потянулся обнять, и продлить блаженство, но девушка отстранилась.

— Володя, врачи запрещают, пока, — уточнила, увидев, как он побледнел.

— Зажги свечу, — прошептал он вслед.

— Какую свечу? — откликнулась она.

— Чтобы в окне горела, чтобы знал, ждешь.

— Даже в отравленном тумане, — добавил он, когда за возлюбленной закрылась дверь.

Но дорогу искать не пришлось, Варя сама приехала за ним в больницу. Но поехали они не домой, а в местный санаторий.

Очень по-советски построенный, в стиле ампир, с лепниной и огромными потолками. Правда, обслуживание было на уровне хороших европейских курортов.

Наконец-то удалось остаться наедине. Повесив на дверь табличку «Не входить. Тихий час» они стали одним целым. Души и тела их, так стосковались в одиночестве долгих лет, что они пропустили и обед и ужин, и только поздним вечером, все понимающая сестра-хозяйка, принесла им в номер остывший ужин и теплые булочки с какао.

Его любимая отдалась ему, даря себя без остатка. Ничего не стесняясь и не боясь. Он даже не мог представить себе, что можно так быть благодарным за неумелые ласки, за неподдельные стоны. Впервые он плакал от счастья, что кто-то там наверху, судьба или бог, какая разница, соединил их вместе.

Первым кого он принял после отдыха, был архимандрит.

Опять с просьбой. На этот раз, ни больше ни меньше, монастырю нужен был вертолет.

— У вас же паром есть — Владимир Иванович, словно ища нужный телефонный номер, листал ежедневник не глядя на просителя. Вернее шантажиста, в монашеской рясе.

— Так ведь посудите, сами, ведь для простого народа, а для особых гостей по воздуху быстрее и комфортнее.

Владимир Иванович наконец нашел то, что искал, бросил на стол, какие то бумаги, оказалось квитанции. Вернее копии.

Это были счета из местного ресторана-борделя, работавшего под прикрытием полиции и властей, и поставлявшего такой ценный компромат, что закрывать его не было резона.

— Еще и фото есть, ваши отче и гостей ваших.

— Грехи наши тяжкие. — Вздохнул апостол веры. — Да, Владимир Иванович, на таких как вы земля русская стояла и стоять будет.

Когда аудиенция закончилась, Владимир Иванович усмехнувшись, пригласил секретаря и продиктовал заявление об отставке «в связи с состоянием здоровья».

— Ну, что женка, нашла то место, где туманов нет?

— Кажется да, но надо на месте проверить.

— Поехали, а Вовка в животике, за?

Я еще только в начале пути. Всего лишь первый глоток. А он уже растекается по крови горячей лавой, ненависти и страха. Я пытаюсь погасить это пламя корицей восхищения и понимания: Он моложе, а значит лучше. Он веселый и общительный, а значит к нему тянуться люди.

Но вот если добавить щепотку пусть самую маленькую черного молотого перца…

Черный перец пощипывает небо, великодушию тут не место. Либо я, либо он. Главное это конечно градус отношений. Не ошибись, ах какая досада, передержал на огне страсти. Может добавить льда, нет, это уже было с нами. И тогда ты ушла, я слишком самолюбив, а ты слишком горда. Что же придумать, я так хочу тебя вернуть. Немного аромата, того забытого нами в прошлой жизни. Да, те дни пахли розами.

Решено, капельками вливаю розовую воду. Да всего лишь пригубить и тем краешком подать чашку тебе. Чашечку моей любви.

Все очень просто, ты спишь, а я варю кофе, чтобы принести тебе в постель: «Доброе утро, любимая!»