Елизавета Горская - Будь со мной (СИ)

охарактеризовать лишь как мужественного и чертовски сексуального, пылесосит,

моет полы, вытирает пыль, чистит картошку, при этом шутит и заразительно

хохочет над шутками своей обаятельной бабушки. И я участвовала во всем этом -

помогала Екатерине Васильевне печь пирожки с картошкой, начинять перцы

фаршем, а затем тушить их в томатном соусе, поддерживала - по просьбе

Екатерины Васильевны - на стремянке Максима Георгиевича, пока он выкручивал

перегоревшую лампочку в висевшей под самым потолком хрустальной люстре и

заменял ее на другую, смеялась над их шутками, что-то острила в ответ, даже спела

один раз - уж очень Екатерина Васильевна меня уговаривала. С подачи Максима

Георгиевича, конечно. Кто ж еще мог сообщить ей о том, что я пою?

- Какой у вас чудный голос, Александра! - воскликнула она, вытирая

увлажнившиеся глаза. - А какая дивная песня! Прямо за душу берет. Правда,

Максимка? Почему ты молчишь?

Под его пристальным взглядом я покраснела и отвела глаза.

- Я с тобой полностью солидарен, бабушка. У Александры Юрьевны действительно

прекрасный голос - сильный, чарующий... сводящий с ума...

Я зарделась еще пуще.

- Ну что вы меня смущаете, - отмахнулась я. - Голос как голос. Ничего

выдающегося.

- Позвольте об этом судить нам с бабушкой, - ласково улыбнулся он и, взяв мою

руку, прижался к ней губами. - А румянец вам к лицу. Поэтому смущать вас - одно

удовольствие.

- Ну ладно, Максимка, - взъерошила внуку шевелюру Екатерина Васильевна, - не

заставляй девушку краснеть. Ты это умеешь, я знаю. И как вы его терпите,

Александра? Он бывает таким невозможным.

- Невозможным - да, но таким милым, - улыбнулась я и нежно провела рукой по

его заросшей щетиной щеке. Он замер, челюсти его сжались. Он едва сдерживался,

чтобы не поцеловать меня. И я убрала руку, чтобы не искушать. А так хотелось

прильнуть к этим суровым губам, прижаться к сильному телу...

- Ну что, идем обедать? - приглашающим жестом показала Екатерина Васильевна

на стол.

А там чего только не было: фаршированные перцы, пирожки с капустой и

картошкой, какие-то соленья собственного приготовления, огурчики,

помидорчики, всевозможная зелень, фрукты и бутылка домашнего вина. Мы

поели, выпили. Я разговорилась, начала травить анекдоты, в общем разошлась не

на шутку. Максим Георгиевич и Екатерина Васильевна буквально падали под стол

от смеха. Потом мы пели под гитару. А в конце вечера Екатерина Васильевна

поставила пластинку со спокойной мелодичной музыкой и деликатно вышла из

гостиной, в то время как мы с Максимом Георгиевичем танцевали, прижавшись

друг к другу. Он снова и снова пропускал мои волосы сквозь пальцы, шептал на ухо

какие-то ласковые слова. А я счастливо улыбалась, вдыхала его мужской запах,

таяла в нежных объятьях.

Мне постелили в спальне Максима Георгиевича, сам он расположился в гостевой

комнате. Мы почистили зубы, молча улыбаясь нашим отражениям в зеркале,

пожелали друг другу доброй ночи и отправились по кроватям. Этой ночью я спала,

как младенец, с блаженной улыбкой на губах.

На утро я проснулась в липком поту. Нахлынуло осознание происходящего.

Стыдом опалило щеки, стало трудно дышать.

Что я делаю? Почему я здесь? Что, черт возьми, на меня нашло? Я танцую, смеюсь,

сплю - рядом с мужчиной, с которым не смогу остаться. Чем я лучше Елены

Вячеславовны и всех тех женщин, которых так открыто осуждала? У меня есть

жених, он любит меня, верит мне, а я...

Я чувствовала себя гадкой, мерзкой, грязной.

От близости Максима Георгиевича кружилась голова, тело покрывалось

испариной. А желание оказаться совсем рядом, утонуть в его объятьях было

настолько чувственным, сильным, неудержимым, что мне становилось страшно.

Слезы брызнули из глаз, орошая подушку и рассыпавшиеся по ней волосы. Я

сжалась в комочек, закрыла руками лицо и разрыдалась, всхлипывая как

маленький ребенок. Я не хотела расставаться с Максимом Георгиевичем. Я любила

его - любила так, что стыло под ложечкой. Хотелось выть от бессилия и отчаяния.

Но что я могла сделать в подобной ситуации?

Единственное, что было в моих силах, это сбежать. И я быстро оделась, начеркала

короткую записку, прошмыгнула в ванную, быстро почистила зубы, привела себя в

порядок и на цыпочках спустилась вниз. Прислушалась - в кухне что-то

шкворчало, Екатерина Васильевна бодро напевала незнакомый мотивчик. Я

накинула пальто, завязала шарф, обулась и выскочила за дверь. Жаль, что с

Екатериной Васильевной не удалось попрощаться. Надеюсь, она поймет. И

простит.

Я стояла на дороге и безуспешно пыталась поймать какую-нибудь попутку. Но

первого января весь мир словно вымер. Мимо меня еще не проехала ни одна

машина. А я простояла уже около часа. Слезы отчаяния залили лицо, превращаясь

на морозе в холодящие кожу ледяные дорожки. Пальцы ног я уже не чувствовала,

холод пробирал до костей. Но я была настроена решительно. Возвращаться я не

собиралась. Уж лучше пусть замерзну тут - и мой хладный труп похоронят под

каменной плитой с табличкой "Тут покоится неверная невеста".

Когда вдали показались очертания машины, я едва не закричала от радости. Уже

было плевать и на маньяков и на серийных убийц. В любом случае помирать - так

хоть в тепле.

Я открыла рот от удивления, когда наконец разглядела мчавшийся ко мне

автомобиль - белый "ягуар", из которого выскочил такой же белый Максим

Георгиевич и бросился ко мне, на ходу скидывая с себя пальто. Ни слова не говоря,

он закутал меня в него, подхватил на руки и усадил в машину. У меня зуб на зуб не

попадал и руки едва шевелились, иначе я бы не вела себя, как безголосая

марионетка. Максим Георгиевич молчал всю дорогу. Лишь бросал на меня полные

беспокойства взгляды. А я силилась держать лицо. Ну и пусть оно одеревенело. И

плевать, что нос красный и губы синие. Даже лучше, если он, наконец,

разочаруется во мне и не будет больше преследовать. Вызовет такси и отправит

куда подальше.

Екатерина Васильевна, увидев меня, зашмыгала носом и принялась вытирать

катящиеся по морщинистым щекам слезы. Я зажмурилась, чтобы не видеть ее

жалостливого, полного немого укора взгляда. Меня отнесли наверх, раздели - до

нижнего белья - и опустили в горячую ванну. Затем напоили горячим вином со

специями, насухо вытерли махровым полотенцем и, подождав, деликатно

повернувшись ко мне спиной, пока я сниму дрожащими руками лифчик с

трусиками и переоденусь в пижаму, уложили в постель. Уже в кровати я

почувствовала соль на губах, провела пальцами по щекам и обнаружила, что