Елизавета Горская - Милая любовь (СИ)

Что-то я совсем запуталась. Или свихнулась. Одно из двух.

- Алла Викторовна знает? - прервал мои мысли Арсений Валерьевич.

- Что? А... Нет. Я не смогла ей сказать.

- Вы же собираетесь рожать? - посмотрел он мне в глаза.

- Не знаю. Я еще не думала над этим.

Арсений Валерьевич как-то странно усмехнулся.

- Не знал, что вы настолько... безответственны, - презрительно бросил он.

Я даже вздрогнула - словно от удара.

- Я... Это... это произошло случайно, - попыталась оправдаться я. - Я не

планировала его. И я действительно не знаю, что с этим делать! Хотите верьте,

хотите - нет.

И я отвернулась к окну, кусая до крови губы.

Признаться уже вряд ли получится. Меньшее, что он сделает, узнав правду, это

выкинет из машины... Черт. Да он возненавидит меня! И я потеряю его навсегда.

От этой мысли стало совсем уж плохо. Я вновь почувствовала дурноту и едва

успела попросить водителя остановить машину, как меня снова вырвало. Прямо на

дорогу.

Арсений Валерьевич заботливо вытер платком мне губы и, притянув к себе, обнял

за плечи.

- Простите, - глухо произнес он где-то в области темечка. - Вам и так сейчас не

сладко, верно?

- Угу, - прижалась я к нему ближе.

- Вы любите его?

- Кого? Жданова? Э... Не знаю. Вернее... раньше думала, что люблю. А сейчас... Я

запуталась.

Тут я не лгала. Я действительно запуталась. В своих чувствах к Темному и к

Арсению Валерьевичу. В собственном вранье. Во всем.

- А он знает о ребенке?

- Нет.

- Но вы же скажете ему?

Я живо представила себе эту картину: я говорю Темному, что беременна, он

какое-то время ошалело смотрит на меня, а затем начинает дико ржать. Я едва

удержалась, чтобы не фыркнуть.

- Вряд ли Темный захочет его, - произнесла я как можно печальнее.

- Мало ли что он хочет! - голос Арсения Валерьевича звенел от еле сдерживаемой

ярости. - Надо было думать, когда...

Он замолчал. Ему явно было неловко говорить на столь щекотливую тему, как и

мне - участвовать во всем этом.

- Мила, неужели вы не знали, что нужно... предохраняться? Судя по тому, что...

выпало у вас тогда из рюкзака, я смею заключить, что вам известны кое-какие...

способы контрацепции.

Не выдержав, я прыснула.

- Вам интересно узнать, как это произошло? - спросила я, взглянув на него, и

впервые в жизни увидела, как краснеет мужчина.

- Э... Нет. Я имел в виду, что... с этим нужно быть очень осторожными. Ребенок -

это очень серьезно. Вы даже не представляете как. Вам свыше доверили воспитать

маленького, беззащитного человечка, который уже с младенчества имеет

способность впитывать все, как губка. Глазом не моргнете, как он начнет

копировать ваши жесты, мимику, ваши мышление, слова, поведение. Каждое ваше

действие он будет воспринимать, как единственно правильное. Вы... готовы к

этому? - заглянул он мне в глаза.

Сглотнув, я слегка отстранилась. Никогда не размышляла о ребенке в подобном

ключе. Да и вряд ли кто-либо из забеременевших девушек задумывается об этом

всерьез. Ну залетела, ну родила, а дальше что? Ясли, няньки, бабушки с

дедушками. А сами с утра до вечера на работе - обеспечивать же как-то нужно,

чтобы ребенок ни в чем не нуждался и ни в коем случае не отличался от других

детей. Иначе что скажут их родители, соседи, друзья? Что я - плохая мать и не могу

дать ребенку самого необходимого? Мало кто думает об эмоциональных

потребностях ребенка, о его воспитании. И редко кто воспринимает ребенка, как

личность. Поел, поспал, в школу сходил, домашние задания сделал - и все. А что у

ребенка в душе, в сердце - разве это кого-то интересует? Разве что детских

психологов. И то постольку поскольку.

Да. Мне было о чем подумать.

- Мила? - тихо позвал меня Арсений Валерьевич. - Надеюсь, я не слишком

загрузил вас нравоучениями?

- Нет. Вовсе нет. Я думала над тем, что вы сказали. И знаете... вы - удивительно

тонко чувствующий человек. Ваши принципы, ценности... Мне до них далеко...

- Вы это серьезно? - сдвинул брови учитель. - Мне жаль вас разочаровывать,

Мила, но я далеко неидеальный. Я учусь быть справедливым, добрым, чутким, но

порой... я опускаю руки. В такие минуты вы вряд ли бы узнали меня, - добавил он с

горькой усмешкой.

- Хотела бы я посмотреть на это хоть одним глазком, - улыбнулась я. - Вы даже

представить себе не можете, как угнетает мысль, что ты хуже всех и в тебе нет

ничего... достойного внимания. Только не смотрите на меня так! - засмеялась я,

встретившись с внимательным взглядом учителя. - Все не так ужасно, как вы себе

только что вообразили. Мама не бьет меня и никто с детства не внушал мне, что я

ничтожество. Просто... я часто ловлю себя на мысли, что делаю что-то...

неправильное, абсурдное, глупое до безобразия...

- Мы приехали, - произнес Арсений Валерьевич, выглянув в окно. - Давайте я

помогу.

Он вылез из машины, открыл дверцу с той стороны, где я сидела, и подставил мне

руку, чтобы я оперлась о нее. Близость учителя странно нервировала и

одновременно волновала. Засмотревшись на четкую линию его подбородка,

поросшего короткой бородкой, я споткнулась о что-то и, пошатнувшись, точно

упала бы, если бы учитель не подхватил меня своей твердой рукой. Я нервно

захихикала, вцепившись ногтями в его рукав. Не хватало еще растянуться на земле

- на потеху прохожим.

- Мила, вы ведь пили сегодня? - неожиданно задал вопрос учитель.

Я закусила губу. Похоже, меня выведут на чистую воду быстрее, чем я думала.

- Угу, - кивнула я, пряча глаза.

- Это недопустимо в вашем положении. Я понимаю, что таким образом вы

пытались снять стресс. Но это не выход. Поверьте.

- Вы правы. Больше такого не повторится. Обещаю.

Фух! Кажется, пронесло.

Мы поднялись на девятый этаж. Арсений Валерьевич открыл дверь ключом и

завел меня в прихожую. Через секунду зажегся свет, и я оторопело уставилась на

огромного плюшевого медведя, достававшего мне практически до груди.

- Не обращайте внимание, - улыбнулся Арсений Валерьевич. - Не смог пройти

мимо него в магазине игрушек, тут же купил. Видели бы вы счастливые глаза

Маши и Саши! Они прыгали чуть ли не до потолка. Но заведующая не разрешила

им оставить его у себя - сказала, что другие дети могут завидовать, да и места у них

в комнате не так много. Теперь вот, как видите, он живет у меня.

Я не удержалась и погладила мишку между ушей. И зажмурилась, сдерживая

подступившие слезы. В детстве у меня был такой же - папа привез из Парижа. Я

обозвала его Круассаном и каждое утро целовала в мохнатую щечку. А порой и

засыпала, свернувшись калачиком в его плюшевых объятиях...

Блин! Что-то совсем расквасилась. Нужно немедленно заканчивать с этим.