Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

…Как замечательно, что здесь спина перестала мерзнуть. Совсем было бы прекрасно, если б с ней приехали обе Альки. Но у младшей — семья, а старшая со своими студентами на практике где-то в Сибири. Вот и заглядывалась Вера на этих пансионатских девушек: карие, как у Альки-прим; серые, как у Альки-ту, глаза. Как и ее дочери, эти девушки были длинноногие, длиннорукие, зыбко-гибкие, совсем не походили сложением на нее — приземистую, укороченную тяжелым военным детством. Совсем другой породы. И Вера не подошла бы к ним, так бы и любовалась издали, если б не одно пустячное обстоятельство: однажды увидела их в поселке обутыми в точно такие же дешевые полукеды, какие носила она сама. Это было как пароль и отзыв: свои… Понимала, что сущая это ерунда, а все же возликовала: пижонки и снобки не позволяли себе легкие гибкие полукеды — «не современно» — и маялись ради престижа в многослойных толстых адидасах, в которых на юге жарко, как в валенках.

И все же, подходя к девушкам с предложением «руки и сердца», то есть с приглашением пойти пешком в Старый город через перевал, опасалась: забоятся идти лесом без мужчин. И правда, они немного поколебались, а вернее сказать, попримеривались, кого бы пригласить из знакомых мужчин. Но решили, что, пожалуй, без них будет спокойнее. Лишь бы узнать, как идти. А уж когда Валентин вызвался показать дорогу, совсем утешились. Валентин был Вериным знакомым «по столу» и уже ходил через перевал, но еще до ее приезда.

Как и предполагала Вера, девушки были не с их комбината. Даже из другого города. Но с родственного предприятия: работали переводчицами по договору. Переводили техдокументацию на иностранное оборудование, специальную литературу. Вот и то-то, что переводчицы! — обрадовалась Вера. В этом обстоятельстве увидела она причину неизменной аккуратной причесанности своих новых знакомых. Откинутых со лба назад и свободно падавших на плечи светлых волос Инны и темной челки Лины словно и ветер никогда не касался. У Веры же вечно какая-нибудь прядь загибалась не туда: то в сторону торчала, то на макушке дыбилась, как ни старалась она укрощать свои коротко стриженные волосы водой и щеткой. Интересно, думала Вера, вот будь она переводчицей с французского, как Инна, или с английского, как Лина, покорялись бы ей ее волосы? Но ей этого не узнать, переводчицей уже поздно становиться, она давно и навсегда инженер бюро техинформации.

Про себя Вера продолжала называть Инну и Лину «девушками», хотя оказалось, что Лина моложе ее всего на семь лет, а Инна на столько же моложе подруги. Вблизи Вера рассмотрела, что возле темных Лининых глаз словно острием тонкой иглы нанесены штрихи морщинок и шея уже чуть смята под округлым подбородком. Да и сами глаза… Взгляд их шел словно бы издалека-издалека. Или наоборот: всматривался в дальнюю даль… Вот она заметила вас, дружелюбное внимание обдавало вас бархатисто-карим теплом, и снова взгляд уходил, возвращался в свою даль. Нет, не девичьи мудрость и отрешенность читались в ее взгляде. Но персиково-смуглый оттенок загорелой кожи, свежие полноватые губы, нежная округлость тонких рук… Весь облик — легкий, юный. Девушка, девочка, иначе не скажешь.

Инна вообще походила на девчонку. И долго останется такой со своим худощавым лицом. Широко поставленные серо-голубые глаза, крупный подвижный рот, как у доброго ребенка, постоянно были готовы улыбнуться, и в самом деле — улыбались…

Ах, как прекрасно, как прекрасно! — то и дело восклицала про себя Вера в тот первый вечерний выход с новыми знакомыми, радостно привыкая к тому, что вот идет вместе с ними, что не одна, что пойдут и через перевал, и как здорово, что они так охотно откликнулись на ее приглашение.

На вечерней прогулке-прикидке Валентин вел их прямо по холмам, без дороги, ориентируясь на распадок между двумя еле заметными на горизонте лесистыми вершинами. Как он их отличал от таких же лесистых вершин справа и слева, было трудно понять. Шел он уверенно, добросовестно обращая внимание спутниц на приметы: то покажет скалу, издалека напоминающую развалины замка, то россыпь скальных обломков, неизвестно откуда взявшуюся на мягком травянистом холме неподалеку. Эти камни, размером с хороший крестьянский дом, словно бы выперло из земли, ведь горы были далеко от холмистой долины, на вид мягко-пушистой из-за низких кустиков светло-зеленой колючки и белесого полынка. Тонким запахом полынка был насыщен теплый сухой воздух, казавшийся розовым впереди, на западе, и нежно-голубым сзади, если обернешься посмотреть на море.

Шли они по левому краю долины у подножия круто восходящей гряды холмов. Гряда скрывала резкий зигзаг древних Синих гор. Лишь одна самая высокая острая вершина темным косым парусом скользила над плавной линией холмов в темпе шага идущих. Она казалась нездешней, бесплотной: резко очерченная плоская синяя тень над грубой земной шершавостью, над подробностями всяческих трав, промоин, ямок и иных неровностей ближнего к путникам склона.

Справа от идущих разбегались, уменьшаясь и совсем затухая, небольшие холмы, переходя в поле, почти ровное. Это поле утыкалось с разбега в отвесную стену плато, вытянутого от моря почти до гор на горизонте. По верху плато словно прошлись гигантским рубанком — так был он ровен, сглажен. Лина сказала, что, наверное, это плато было берегом древнего морского залива и тут, где они идут, плескались волны…

Все могло быть на этой земле за тысячелетия, сиявшие над ней неизменно жарким солнцем. Те, кто идет по ней сегодня, согреты все тем же солнцем. И их короткий век перелистнут его лучи словно прочитанную бегло страницу. А земля, и море, и трава-полынок пребудут. Об этом говорили тихими голосами женщины, подчиняясь невольно духу этой древней земли. «Может быть, пребудут и овцы», — сказала Инна кротчайшим голоском… Все рассмеялись: блеяние овец под аккомпанемент колокольчиков не утихало весь вечер, невидимая из-за холмов отара, судя по всему, шла с ними параллельным курсом. И хоть ирония Инны вернула путников в настоящее время, скоро это время опять слилось с вечностью. Голос невидимой отары был ее голосом, ведь он все тот же, все такой же, как и тысячи лет назад. И примолкли идущие. В этот час свет постепенно уступает место теням. В складках холмов он теряет свою сияющую прозрачность, становясь видимым, голубым. Дальние гряды холмов… Они все синей и бесплотней… А ближние взгорки мерцают и светятся своими сизыми от полынка боками. Невольно хотелось оглядываться, озираться, вбирать взглядом всю широту, все разнообразие и единство вечереющей долины, и женщины видели, как все шире и шире открывалась за ними картина земли и овал залива. Все больше прибавлялось моря и неба. Ведь и опускаясь с очередного холма, они неуклонно поднимались над уровнем моря — в горы шли…